Вы замужем за психопатом? - Надин Бисмют

Бенедикта попросила у Розали зажигалку. Она закурила сигарету и с отчаянием выдохнула дым. Ее нахмуренные брови выражали смесь нетерпения и превосходства. При этом Бенедикта выщипывала свои брови с таким остервенением, что с некоторого времени их вовсе не было видно на ее временами сморщенном лбу, отчего весь верх лица казался единой гладкой и розовой поверхностью, продырявленной двумя карими глазками.

– И сколько раз мы уже здесь были! Он мог бы уже нас запомнить, – заметила Бенедикта. Отступив на шаг от очереди, она качнулась на своих тонких ногах в надежде быть замеченной охранником. Тот бросил на нее отвлеченный взгляд. Но не задержал его. Розали сунула зажигалку в сумку и заодно проверила светящийся экран своего мобильника, лежавшего на дне сумки: почему, скажите, вместо того чтобы показать пропущенные звонки или эсэмэски, он тупо показывал время?

– Да чувак этот – просто близорукий, – заметила она и закрыла свою сумку.

Стояла чудная августовская ночь. Лунный полумесяц освещал небо, а на тротуаре орудовал влажный ветерок, унося с собой уличный мусор. Из дверей Бара X то и дело выходили клиенты: они курили, кучкуясь вокруг большой глиняной вазы. Парни имели расхристанный вид, декольте у девушек были нарочито открыты, разговоры – бессвязны.

– Стефан запросто мог добить тебя в теннис.

– Да иди ты, он и пить-то не умеет!

Бенедикта вернулась в очередь, дернув ногой так, что разом прикончила валявшуюся на земле упаковку от печенья с мороженым.

– Или у него память отшибло, – вздохнула она. – У меня, кажется, что-то между зубов застряло, нет?

Бенедикта осторожно вывернула губы, продемонстрировав эмалевый блеск своих зубов. Розали взглянула на них и, ничего не обнаружив, попросила у Бенедикты одну затяжку. И долго им еще вот так бестолково маячить у входа? Вообще-то можно было заранее предположить, что после двенадцати очередь в Бар X будет долгой. Им, конечно, нужно было раньше выкатиться от Женевьевы. Женевьева работала корректором в одном журнале. Но как уйдешь? Женевьева так нудно пересказывала события, вынудившие ее расстаться с ее любимым Матье, что не было никакой возможности ее прервать. Они обсуждали невразумительное поведение Матье, разбитые надежды Женевьевы, их неровные отношения, вечное желание Женевьевы обрести твердую почву под ногами, и наконец-то, что стало последней каплей, бесконечную неуверенность Матье по поводу совместной жизни. В итоге не выдержала Бенедикта: доедая клубничный торт, который был подан после фрикасе из баранины по-провансальски, она воскликнула: «Если наш бедный мальчик, как ты говоришь, так задыхался, купила бы ему кислородную подушку. Ладно, кончай». Но Женевьева отказалась под предлогом, что перепила в тот вечер, не считая того, что у нее было назначено свидание с неким Юбером, с которым она познакомилась по Интернету. И Женевьева побежала за своим компьютером, чтобы продемонстрировать им его фото. «Ну, и как он вам?» – спросила она. И добавила в качестве оправдания: «Говорят, что, когда падаешь с лошади, нужно сейчас же вскочить в седло». В течение несколько секунд Бенедикта и Розали пристально изучали экран компьютера, на котором был изображен блондинистый тип с курносым носом, в темных очках и майке «Барт Симпсон». «По-моему, это какой-то вечный подросток», – поставила диагноз Бенедикта. «Только не тащи его сразу домой», – посоветовала Розали. Однако Женевьева, похоже, не придавала значения их словам. При этом она нажала на иконку своей электронной почты, чтобы проверить, нет ли страстного письма от Матье, в котором он выражал бы свое глубокое раскаяние. Но нет, ничего такого не было. Женевьева опять впала в уныние. Она проводила до двери своих гостей – вяло передвигая ноги по паркету своей квартирки в Майл-Энд, пахнувшей помидорами, тмином, ориганом и базиликом. «Ты уверена, что тебе не нужно помочь помыть посуду?» – спросили подруги для проформы. «Не надо, – с о вздохом ответила Женевьева. В глазах ее стояли слезы. – Спасибо, что пришли. Я ценю ваше внимание, девочки!»

Бенедикта затушила сигарету босоножкой, из которой вылезали пальцы с ярко накрашенными ногтями:

– К часу ночи попадем, не раньше. Ребята уже или сильно наберутся, или к тому времени всех девчонок расхватают. Или и то, и другое.

К этому моменту Розали, которая намазывала губы новом блеском, едва не проглотила тюбик от него. «Ну не проклятье ли?» – раздосадованно вскрикнула она.

И отвернулась от улицы, прижавшись к Бенедикте, которая, вытянув шею, заприметила за ее силуэтом трех парней, высаживавшихся из «тойоты матрикс». Полы их не заправленных в брюки рубах с короткими рукавами развевались на ветру, задние карманы джинсов топорщились от мобильников и пачек сигарет, они перешли на другую сторону улицы и двинулись к охраннику, который сразу впустил их, невзирая на недоумение полуприсыщенной-полуобиженной очереди.

– Это и есть Тьерри? – поинтересовалась Бенедикта, одновременно пытаясь распутать волосы, прилепившиеся к блеску Розали. – Класс! И это твой бывший? Да? Он или нет? Так, он уже внутри. Но вообще-то это полный бред: если ты его знаешь, он мог бы провести нас с собой.

Очередь двигалась черепашьим шагом, и Розали вместе с ней. От приторного запаха духов стоявшей рядом Бенедикты ее постепенно начинало мутить и отвращение наступило быстро. Она оглядела «тойоту матрикс», которая оказалась не «металликой», а белой. И выдохнула с облегчением:

– Я думала, что это Захарий, брат Тьерри. Но, слава богу, нет. Это даже не его тачка.

– Ну и ладно, – согласилась Бенедикта. – В любом случае, что такого, если ты его даже и встретишь, а?

Розали скривилась и вновь стала наносить блеск для губ. Как Бенедикта могла задать подобный вопрос? Ведь Розали ей все давно рассказала. Четыре месяца назад, когда Розали и Тьерри уже осознали (но не Тьерри), что будни убили их страсть, и пришли к выводу (особенно Розали), что никакие альтернативные методы не способны эту страсть заново разбудить, Тьерри поехал ночевать к своему брату Захарию. «Мне нужно время, чтобы подумать, – пояснил он. – Ты не будешь обижаться?» В течение пяти дней Розали старалась не обижаться, и самое главное (все ее подруги считали, что она – героиня) не звонить ему. «Необходимо время, чтобы подумать, – уговаривала себя Розали, – что может быть естественнее для будущего пары, которая неразлучна целых три года?» Розали разобрала свой гардероб и другие шкафы в их квартире, разложив повсюду пакетики лаванды, известной своим успокаивающим действием. И все же в ее душе росла тревога. Не выдержав, Розали позвонила Тьерри, но наткнулась на автоответчик его мобильника. На седьмой после того, как Тьерри не ответил на тридцать восемь оставленных сообщений, Розали явилась домой к Захарию. Тот открыл, держа в руках две двадцатидолларовые купюры. «А, это ты, Розали?.. – проронил он, невольно повернувшись в сторону Тьерри, сидевшего на диване в большой комнате. – А я думал… извини, пожалуйста, нам тут жареную курицу должны привезти». Проникнув в вестибюль, даже если никто ее туда и не приглашал, Розали вытянула шею: «Тьерри! Где ты?» Тьерри еще не успел снять свой служебный костюм, лишь галстук на шее был развязан. Увидев Розали, он вымученно улыбнулся и отхлебнул большой глоток пива. В гостиной работал телевизор, Розали не видела экрана, но слышала взволнованный голос комментатора: речь шла о хоккейной тройке и применении силового приема. Захарий скрылся на кухне, а Тьерри приблизился к входной двери. «Привет», – сказал он, вяло чмокнув Розали в щеку. «Привет? И это все, что ты можешь мне сказать? – возмутилась Розали. – И долго все это будет продолжаться? – орала Розали… Ты обратно-то домой не собираешься?» Тьерри отвел взгляд в сторону. «Не знаю, – пробормотал он. – Только что хоккей начался, я могу тебе завтра перезвонить?» Розали встретилась взглядом с Захарием, который уже тащил из кухни две бутылки пива: две двадцатки торчали из кармана его джинсов. «Номеру 17 на сей раз надо будет доказывать, что он не новичок на льду», – не унимался телекомментатор. Розали стояла как вкопанная, не зная, что ей делать. Даже если прошла неделя с тех пор, как отчалил Тьерри, она все еще не поняла, что это было окончательно и бесповоротно. Получалось, что «затор» (это было словечко Тьерри) взял верх над их совместной жизнью. Смириться с происшедшим Розали была не в силах. Впрочем, когда позже она описывала эту сцену своим подругам, она определила ее как twilight zone[3]. «Марш домой! – отчеканила Розали, но в голосе ее слышались нотки отчаяния. – Марш домой! Домой, слышишь?»