Фебус. Недоделанный король - Дмитрий Старицкий

В торжественный день как по волшебству распогодилось. Ярко светило солнце на голубом небе. Даже слегка влажный ветерок был теплым и ласковым.

Под дубом представительный кастильский гранд в черном бархате с золотой вышивкой уже закончил читать буллу о всеобщей нобилитации Басконии, дарованной его королевой. Без паузы он развернул следующий свиток и стал с него зачитывать доверенность от Изабеллы Кастильской о наделении его правом дать необходимые клятвы от ее имени. Поелику супруг ее далеко отсюда воюет с франками в Руссильоне, а сама она для дальней дороги недомогает, пребывая в бремени, и просит народ Бискайи, Алавы и Гипускоа ее в этом простить.

Имя кастильского посла на слух я так и не разобрал особо за гулом толпы. Только титул — конде и концовку его фамилии… что-то там неразборчиво… и Пенья-Велес. Посмотрел, оглянувшись на Микала, но тот только пожал плечами. Ну да, откуда рабу знать всех грандов соседнего королевства?..

Читал граф с листа по-латыни. И я подумал почему-то, что это он косяка упорол. Тут с народом на васконском говорить надо, на родном языке. Потом, подумав еще малёхо, понял, что нет. Читал граф, как на пергаменте было написано. Косяк это того, кто эту бумагу составлял, а граф просто работает попугаем.

По нарядной толпе прошел почтительный шелест.

— Отец Жозеф… Отец Жозеф…

Падре в ответ только выше вскинул несомый им крест.

Толпа разом осенила себя крестным знамением.

Кастильский граф, глядя на это, недовольно поморщился, но тоже перекрестился. Впрочем, недоволен он был не религиозным трепетом толпы, а тем, что его прервали.

Нас пропустили под дуб, где кастильские вельможи вежливо раскланялись с нами, хотя, если судить по тем взглядам, что они на нас бросали, убили бы на фиг еще на подходе к городу, если бы знали о наших намерениях. Убили и съели, чтобы следов не оставлять.

Отец Жозеф поднял крест, и толпа смолкла.

— Дети мои, сегодня у нас большой праздник, — торжественно объявил священник, — нам под Отчим деревом присягают великие монархи в том, что они будут соблюдать наши древние фуэрос. Основу жизни нашей. И по древнему обычаю мы должны для начала внимательно и молча выслушать всех претендентов, прежде чем приступим к выборам нашего сюзерена.

По жесту священника кастильские вельможи нехотя освободили место, а отец Жозеф повернулся ко мне:

— Прошу вас, дон Франциск, под Отчее дерево.

Пестрая нарядная толпа синхронно проводила меня глазами. В первых рядах стояло несколько женщин в смешных высоких головных уборах из белого полотна, напоминающих лебединые шеи. Солидные такие матроны, в возрасте. Эти меня еще с любопытством рассматривали и как мужчину.

Чувствовал себя я эти несколько шагов перед тысячей глаз просто дурацки. Некуда было девать руки, во рту пересохло, по телу пробежала предательская дрожь, как перед трудным экзаменом. Впрочем, я сейчас именно экзамен сдаю. На соответствие должности короля. Меня же, в отличие от моего тела, этому никогда не учили. Наоборот, в прошлой жизни всегда старались затоптать во мне любые лидерские амбиции. Начиная со школы. Считали наши учителя, что предел наших мечтаний должен находиться за заводской проходной.

А тут…

«Выбери меня, выбери меня, птица счастья завтрашнего дня…»

Мое молчание некоторые присутствующие на площади расценили по-своему.

— Что ты нам скажешь по поводу той знатности, которой нас одарила Исабель? — раздалось из толпы на латыни, без привычного уже мне титулования меня, что характерно.

Приготовленная мною «тронная» речь моментом улетучилась из головы.

— А что я могу сказать? — ответил я как заправский одессит, но тут же поправился: — Это же вас, а не меня ею одарили. Если бы меня, то я бы обиделся, — огрызнулся я всей толпе сразу на эускара, чтобы выделить себя среди других претендентов.

— Почему? — выкрикнул тот же ехидный голос, перейдя на васконскую мову.

О господи, и тут без «Щукарей» не обошлось. За что мне это?

— Когда и без того знатного одаряют знатностью, то это оскорбление, — ответил я, — так как усомнились в знатности его предков. Но вы как хотите, так и поступайте. Это же ваш выбор, а не мой.

А сам подумал: «Ну вот я сам и попалился, сейчас мне ткнут в нос тем, что я хоть и знатный, но все же франк, и завернут мне лыжи обратно».

В сторонке от толпы тощий мужичонка что-то втолковывал вполголоса кастильскому гранду, приблизив голову. Видимо, переводил. Впрочем, у мужичонки золотые шпоры и рапира на боку. Так что, несмотря на тонкие ножки, он совсем не мужичонка — кабальеро.

А гранд ехидно так улыбался, поглядывая на меня искоса.

Стою, смотрю на эту толпу «лепших людей» земли Басконской и припоминаю давным-давно читанную книжку Лебона «Психология толпы», которая по преданию была настольной что у Ленина, что у Троцкого. Помню оттуда только, что сумма критически настроенных индивидуумов, собравшихся вместе, становится единым некритическим организмом — толпой, с общими на всех страстями и психологическими механизмами. Человек в толпе делает то, что в одиночку просто постеснялся бы сотворить. Толпа живет не мыслями, а эмоциями и примитивными лозунгами. «Кто не скачет — тот…»

— И это все, что ты нам скажешь, твое молодое величество? — заявил высокий насмешливый голос, заглушенный общим взрывом смеха.

Смеялись и кастильцы.

Даже отец Жозеф по-доброму улыбался.

Только Микал и Саншо стояли как в воду опущенные, переживая мой, по их мнению, позор.

— Что ты нам пообещаешь? — донесся до меня другой нахальный голос сквозь тихий гул сотен полушепотом переговаривающихся людей.

— Ничего, — ответил я и, слегка обнаглев, добавил: — И не собираюсь я ничего вам обещать. У вас и так все в фуэрос прописано, и я не собираюсь их нарушать. Под дубом сказано.

Протянул руку — и Микал вложил в нее гитару.

— Я лучше вам спою.

Толпа удивленно замолкла.

Не ожидали такой эскапады от короля? Нате…

И я запел то, что по дороге припомнил с того «Декабрьского вечера» в музее. А голос мне достался сильный, бархатный, на нюансы богатый. Может, и не так я все припомнил, что в девятнадцатом веке сочинили, отсебятины добавил, но…

Герники Отчее дерево,

Басками всеми возлюбленное,

Молим тебя мы о плоде твоем,

О древо наше святое.

Посеял Господь здесь свой желудь,

Взрастил наше дерево вечное.

Не падай же, дуб, крепким будь,

Ведь вместе с тобою и мы пропадем.

Пока Бискайя свободна,

Пока мир царит между нами,

Пока пять сестер в единстве,

Поддержим тебя, священный наш дуб.