Любовь - Ханне Эрставик

– Я видела тебя в школьном автобусе, – говорит девочка.

Юн пытается припомнить, видел ли он ее. Лица он вспомнить не может, но один раз в автобусе кто-то смеялся на заднем сиденье, он оглянулся и увидел копну светлых волос, а рядом – темных. Если только та светловолосая смешливая девочка и была она.

– Ты в каком классе? – спрашивает Юн.

– В четвертом. Скука страшная, – вздыхает девочка.

Она болтает об учителях, предметах и о том, как ее достало учиться. Он смотрит в окно на заснеженную дорогу и дом на той стороне. Все окна темные. Юн думает: уже ночь. Вспыхивают огни автомобиля. Пока он проносится мимо окна, Юн успевает кое-что рассмотреть. Грузовой фургон черного цвета. А вот бы он остановился прямо под окном, думает Юн. Наверняка у него нарисовано на боках пламя, и, когда скорость приличная, кажется, что из-под передних колес вырывается огонь и облизывает машину. Он видел такой фургон с рекламой спичек. А потом из огненной машины выходит худой как палка мужик весь в черном, прислоняется к фургону, откручивает пробку и неспешно пьет из горлышка, глядя прямо в кухню, где Юн парится со своим какао.

Она включает телик и ставит кассету с музыкальными клипами; камера сперва показывает вещи издали, какие они красочные и красивые, а потом выхватывает крупный план, чтоб мы рассмотрели предмет вблизи. Например, блюдо с ломтиками дыни, а при ближайшем рассмотрении косточки оказываются белыми, расползающимися червями. Юн видит, что остатки какао в его чашке подернулись пленкой. Она прибавляет звук. Они по-прежнему сидят за кухонным столом, но оба почти сползли со стульев и запрокинули головы на спинки. Он косит в ее сторону, у нее под свитером вздымаются два холмика. Передачу она смотрит, открыв рот. Он думает: уже поздно, пора идти, надо встать. Он спускает ноги на пол. Вибеке, наверно, уже кончила печь, сидит теперь на кухне, курит. Юн надеется, что она оставила ему кастрюльку вылизать.

Не отрывая глаз от экрана, девочка говорит, чтоб не уходил. Он должен посмотреть следующий клип. Он уже скоро, говорит она, ты должен его посмотреть.

Он рассказывает байки про тиволи. Вибеке думает о нем, в ее мечтах они бродят по лесу, лето, он идет чуть впереди, собирает хворост, пощипывает ягоды. А потом оборачивается к ней и улыбается. Несколько раз, в замедленном темпе, как в кино. Вдруг – засека, его заливает резкий свет, и он превращается в белое пятнышко, как когда смотришь против солнца.

Он хохочет над своим рассказом. Она тоже улыбается и вдруг, не успев и подумать, вскакивает и говорит, что ей надо в туалет. Оттого что она вскочила так стремительно, голова идет кругом, весь букет местных запахов шибает в нос, липкий пар от его душа еще не развеялся, плюс пахучий дезодорант, непрозрачное окно, ей кажется, что лицо вдавили внутрь черепа.

В тесном туалете все стены завешаны открытками. Она расстегивает брюки и усаживается на толчок. Вот открытка из того города, где они жили прежде. Ночной вид, и его трудно узнать. Поверх открыток кто-то нарисовал импровизированную карту страны. Вибеке находит Север. В том примерно месте, где должен располагаться их поселок, приклеена открытка – фотография с воздуха. Распущенная петля дороги с крапинками домов, административным центром, закрытой школой, кусок шоссе. Стадион, где расположился парк аттракционов, помечен красным крестиком. Она отыскивает свой дом. На открытке перед ним запаркован чужой автомобиль.

– Вы здесь не впервой? – спрашивает она, вернувшись из туалета.

– Конечно, – отвечает он, – маршруты разные, но они часто пролегают через старые места. – Он обрывает объяснение: – Но лично я здесь первый раз.

Он выпаливает эту фразу, раздавливая окурок. Он не докурил, она видит, что у него дрожат руки, хотя и несильно. Он долго смотрит на нее, серьезно. Нервничает, как ей кажется. А может, боится. Он будто советуется не то с ней, не то сам с собой. Взглядом она пытается подбодрить его, показать, что счастлива будет выслушать его.

Он тянет, потом говорит, что голоден.

– У меня есть пара яиц и бекон, ты будешь?

– С удовольствием, – отвечает она.

Он садится на корточки и из крохотного холодильника под плитой вытаскивает яйца, хлеб, бекон и масло. В поисках сковородки он тянется на мысочках и заглядывает на шкаф. Она ловит себя на мысли, что здесь в домике он кажется более миниатюрным и щуплым, она представляет его свернувшимся калачиком на диване, с книгой, в тишине, и душу ее захлестывает нежность.

Девочка еще прибавила звук. Но в левое ухо Юну гремит сильнее, от этого такое чувство, будто в голове перекос. Он стоит в кухне у окна и следит за собакой, та забежала во двор дома напротив и рыщет по кустам в поисках помойки. Здесь почти все держат таких собак, белых с черными или коричневыми пятнами. Они бегают без надзора, Вибеке говорит – это кошмар для людей, которые боятся собак: они едва рискуют выйти на улицу. Пес скрывается за кустами, потом выныривает с другой стороны и трусит к дому. Здесь горит только лампочка перед дверью. Пес попадает в конус света, он метрах в двух-трех от двери. Но она не распахивается. Никто не выходит, не кличет пса, не свистит ему. И он продолжает свой путь. Забегает за угол, исчезая из поля зрения Юна. Через несколько секунд объявляется снова. Останавливается, задирает лапу и писает на стену, облегчившись, семенит по сухому насту обратно к дороге.

Юн поворачивается к телевизору, теперь на экране люди в темных целлофановых одеяниях обжимаются друг с дружкой. У одной женщины прорезаны в платье дырки и груди сцеплены английской булавкой. И ей, похоже, не больно, даже когда кто-нибудь тянет за булавку.

Наверно, его обдало холодом, поэтому он и оглянулся на дверь. Там мужчина и женщина. Они стоят бок о бок, опустив руки, как на старинных фотографиях. И вдруг приходят в движение, будто в них вставили батарейку.

Женщина просит девочку сделать потише, здоровается с Юном. Они усаживаются за стол. Это девочкины родители, понимает Юн. Они деловито обсуждают кого-то, Юну не знакомого. Потом мать поднимается, достает пару чашек и наливает в них остатки простывшего какао. Одну протягивает мужу, сама отхлебывает из второй. Они постарше Вибеке. И никуда как будто не рвутся. Мужчина растрепан. Он просматривает рекламку сельхозтехники, попутно беседуя с женой. Руки у него широченные и, что совсем удивляет Юна, загорелые, хотя зима.

– Вот, гляди, гляди, – окликает девочка Юна. Она тычет в экран: – Вот наконец, видишь? Правда, классно?

Она снова прибавляет звук, чтоб слышать получше. Мать встает, идет к столу у мойки, вытаскивает из пакета хлеб. И режет его на ломтерезке на тоненькие кусочки, все время увлеченно разговаривая с мужем. У нее вид счастливой женщины, думает Юн.

Чад от жарящейся еды забивает парфюмерную отдушку его дезодоранта. Бекон чудесно пахнет, Вибеке чувствует, что голодна.

– У тебя есть опыт по части яичниц, – говорит она с улыбкой, когда он выпускает яйца в сковороду. Он отвечает, что один разнорабочий заодно готовит для них, так что ему самому не часто приходится возиться со стряпней. Рассказывая, он достает тарелки, приборы, пару бокалов и подставку для сковороды. Склоняется расставить все это. Вибеке кладет руку на стол. Точеную руку с темными ногтями, белокожую и хрупкую по сравнению с мужской пятерней.