Вердикт - Джон Гришэм

— Спасибо. — Она без колебаний уселась застолик и принялась за жареную картошку.

— Я не потерял ваш телефон, — сказал Николас,— просто...

— Не важно. Уверена, что вы не раз звонили. Уменя сломан автоответчик.

— Нет. Я не звонил. Но собирался.

— Ну конечно, — сказала она, хихикая. У неебыли великолепные зубы, которые она с удовольствием ему продемонстрировала.Волосы, собранные в “конский хвостик”. Почти не растрепана и не расслаблена,что странно для человека, только что бегавшего трусцой. И на лице — ни капелькипота.

— Что вы здесь делаете? — спросил он.

— Иду на аэробику.

— И перед аэробикой едите жареную картошку?

— Почему бы нет?

— Не знаю. По-моему, это неразумно.

— У меня недостаток углеводов в организме.

— А, понимаю. А вы курите перед аэробикой?

— Иногда. Вы поэтому мне не позвонили? Потомучто я курю?

— Не совсем.

— Ну же, Николас! Я выдержу. — Она по-прежнемуулыбалась и старалась быть игривой.

— Ну хорошо, меня это действительно смущает.

— Понятно. Вы никогда не встречались скурильщицами?

— Насколько помню, нет.

— А почему?

— Может, потому, что не хочу дышать чужимдымом. Не знаю. Я об этом не задумывался.

— Вы сами никогда не курили? — Она отправила врот еще одну картофелинку, внимательно наблюдая за ним.

— Курил, конечно. Кто же из мальчишек непробовал? Когда мне было десять, я свистнул пачку “Кэмела” у водопроводчика,что-то починявшего у нас в доме. Выкурил всю пачку за два дня, мне стало плохо,и я решил, что умираю от рака. — Он откусил кусочек сандвича.

— И на этом все закончилось?

Некоторое время он, усердно жуя, думал, апотом произнес:

— Кажется, да. Во всяком случае, неприпоминаю, чтобы когда-либо еще взял в руки сигарету. А почему вы началикурить?

— По глупости. Пытаюсь бросить.

— Это хорошо. Вы еще слишком молоды.

— Благодарю. Постойте-постойте, вы хотитесказать, что, если я брошу курить, вы мне позвоните?

— Возможно, я позвоню вам в любом случае.

— Это я уже слышала, — заметила она,поддразнивая его видом ослепительно сверкающих зубов. Потом долго пила и наконецспросила: — А могу ли я поинтересоваться, что вы здесь делаете?

— Ем сандвич. А вы?

— Я же вам сказала: иду в гимнастический зал.

— Ах да. А я шел мимо — у меня дела в городе —и почувствовал, что проголодался.

— Почему вы работаете в компьютерном отделе?

— Вы хотите спросить, почему я трачу жизнь нато, чтобы за ничтожную плату работать в торговом центре?

— Не совсем так, но приблизительно.

— Я учусь. — Где?

— Нигде. Я сейчас перехожу из одного учебногозаведения в другое.

— А какое было последним?

— Северотехасский университет.

— А где будет следующее?

— Возможно, южномиссисипский.

— А что вы изучаете?

— Компьютеры. Вы задаете много вопросов.

— Но это ведь невинные вопросы, не так ли?

— В общем, да. А где вы работаете?

— Я не работаю. Я только что развелась сбогатым мужем. Детей нет. Мне двадцать восемь лет, я одинока и хочу оставатьсяодинокой, но не прочь встречаться с кем-нибудь время от времени. Почему вы мнене позвонили?

— Насколько богатым?

На это она лишь рассмеялась и посмотрела начасы.

— Мне нужно идти. Занятия начинаются черездесять минут. — Она встала и взяла сумку, не потрудившись убрать поднос. —Увидимся.

И уехала в маленьком “БМВ”.

* * *

Оставшиеся больные быстренько получилиосвобождение, и к трем часам количество присяжных сократилось до 159. СудьяХаркин объявил перерыв на пятнадцать минут, а вернувшись на судейскую скамью,приступил к следующему этапу формирования жюри. Он прочел впечатляющую лекцию огражданской ответственности и пригласил всех имеющих немедицинскиепротивопоказания заявить о них. Первым оказался затюканный служащий некоейкорпорации, который, сев на свидетельское место, жалобно объяснил судье, двумадвокатам и судебному приставу, что он работает на крупную компанию повосемьдесят часов в неделю и, если придется заседать в суде, потеряет кучуденег, любое его отсутствие на работе оборачивается для него огромнымипотерями. Судья велел ему вернуться на место и ждать решения.

Второй была женщина средних лет, сославшаясяна то, что неофициально содержит домашний детский сад. “Я присматриваю задетьми, — сдерживая слезы, прошептала женщина, — это все, что я могу делать. Язарабатываю двести долларов, в неделю и бываю занята с утра до вечера. Если ябуду заседать в жюри, придется нанимать себе смену. Родителям это непонравится, кроме того, я не могу себе позволить платить кому-то. Я разорюсь”.

Предполагаемые присяжные с большим интересомпроводили взглядами женщину, проследовавшую по проходу мимо своего ряда ипокинувшую зал. Видимо, ей удалось убедить судью. Затюканный служащийзаволновался.

К половине шестого освобождение получилиодиннадцать человек, шестнадцать других не сумели разжалобить судью и вернулисьна свои места. Судья велел Глории Лейн раздать еще одну, более длинную анкету,а оставшимся кандидатам — заполнить ее к девяти часам утра следующего дня.После этого он отпустил их, строго предупредив, что обсуждать обстоятельствадела с кем бы то ни было запрещено.