Тайное становится явным - Марин Монтгомери

– Вам нужна моя помощь? – спрашивает Кортни.

– Да, я беспокоюсь об Элизабет.

– А я тут причем? – она дотрагивается до лица. – Мы с ней уж точно не друзья.

– Потому что если Элизабет навредит… – я обрываю фразу, не договорив, и осматриваюсь. – Можно поговорить с тобой наедине? Дома кто-нибудь есть?

Кортни нервно переминается с ноги на ногу.

– Только садовник. Он на заднем дворе, нарезает деревья.

– В смысле «обрезает»?

Она закатывает глаза, на миг становясь прежней Кортни.

– Да-да, это.

Кортни не из тех, кто упустит возможность посплетничать. В глазах у нее загорается слабый огонек интереса.

– И как, в обычной жизни она такая же бешеная? Знаете, врачи сказали, что лицо будет заживать уйму времени.

– Об этом я и хотела поговорить. Мне кажется, мы можем друг другу помочь, – мягким голосом говорю я. И добавляю: – Я буду тебе вечно признательна.

Кортни понимает меня с полуслова – при всех ее недостатках, в этом вопросе она крайне сообразительна. Она тут же пропускает меня в дом.

Мы идем по ужасающе длинному коридору, проходя мимо множества дверей. Без сомнения, дом невероятно дорогой, но выглядит он так, словно в нем никто не живет. В нем нет ни капли шарма личного – ни семейных фотографий, ни вдохновляющих цитат в рамочке, ничего.

Дом выглядит мрачно и уныло, как, наверное, и настоящая жизнь Кортни Керр. С первого взгляда Кортни кажется неприкосновенной, модной и, конечно, очень богатой. Но на самом деле в голове у нее царит полная сумятица, с которой она не может справиться – потому что главные проблемы сосредоточены здесь, в стенах ее родного дома. Никому нет дела ни до ее чувств, ни до ее эмоционального состояния, а в таком возрасте это наносит непоправимый удар по психике.

Мне ее жаль. Нет, не потому, что она несчастная маленькая девочка из богатой семьи. Просто там, в закусочной, я заметила, как она моментально переключилась в режим выживания, как только увидела Элли. Они так друг на друга похожи, но из упрямства отказываются это замечать.

Мы входим в комнату, которая выглядит как мечта любого подростка. На стенах висят несколько широкоформатных телевизоров, а все свободное место обклеено постерами. Есть тут и встроенный шкаф, где ровными рядами стоят разнообразные игровые приставки. Кортни кивает в сторону барного шкафа.

– Налейте себе, если хотите.

– Спасибо, не стоит.

К гостям она, похоже, не привыкла – даже не предлагает мне присесть, а просто молча опускается на диван сама. Я выбираю огромное кресло-мешок. К счастью, оно оказывается невероятно удобным и не слишком низким – с моим выпирающим животом вставать мне теперь сложнее.

– Вам уже начало становиться дискомфортно? – спрашивает Кортни. Я понятия не имею, что она имеет в виду, поэтому просто пожимаю плечами.

– Помню, как моя мама была беременна братом. На шестом месяце она уже еле шевелилась. Стала просто огромной – набрала килограммов двадцать.

– Ого. Да, вес у меня растет. Но я надеюсь, это просто отеки.

Я оглядываю постеры, пытаясь определить, сколько лет может быть ее брату. Кажется, он должен быть не сильно младше Кортни – по крайней мере, указанные на коробочках с дисками возрастные рейтинги довольно высокие.

– А сколько твоему брату лет?

– Семь.

– Надеюсь, беременность у твоей мамы была не слишком тяжелой?

– Она умерла.

– Давно? – спрашиваю я, неловко ерзая на месте.

– При родах, – отвечает Кортни. От нее явно не ускользнул мой недоверчивый взгляд. – От аневризмы.

– Значит, поговорить с твоей мамой нельзя в принципе, – мягко замечаю я.

– У меня есть мачеха. Ей тридцать, и обычно ее нет дома. Она вообще очень занятая женщина – спит со всеми подряд за спиной у моего отца. Он, впрочем, ничуть не лучше. Но, – произносит она, приподнимая бровь, – зато он купил мне новую сумку от Луи Витон в качестве извинений. Я, понимаете ли, теперь сижу дома, так что мне приходится лично наблюдать его интрижки. А его жена порекомендовала мне пластического хирурга – на случай, если лицо плохо заживет.

Глаза Кортни наполняются слезами. Видимо, она считает, что если разыграет жертву, то я невероятным образом тут же проникнусь к ней сочувствием. Ну, что ж, обычно это работает.

– Представляешь, как я удивилась, когда узнала, что ты украла мои часы?

– Что? – удивленным тоном произносит она, а ее неискренние слезы стремительно высыхают. – Что вы вообще такое говорите? – возмущается она и начинает вставать. – Думаю, вам стоит уйти.

– Сядь, – командую я. Угрозы в моем голосе достаточно, чтобы она немедленно села обратно.

– Что бы вам ни сказала эта сучка, я у вас ничего не крала.

– Просто для справки – Элизабет не сказала ни слова.

– Тогда почему вы…

Я прерываю ее взмахом руки. Этот бессмысленный спор уже порядком мне надоел.

– Кортни, когда ты кого-то грабишь, тебе не стоит выкладывать на своей социальной платформе фотографии украденных вещей.

Я не уверена, что Кортни верно понимает смысл сказанного, так что формулирую проще, говорю, что видела твой инстаграм.

– Н-но вы на меня не подписаны, – выдавливает она.

– Зато Джастин на тебя подписан. И вот уже из его аккаунта я увидела фотографию, которую ты выложила неделю назад. Фотографию, где у тебя на руке очень дорогие часы – а именно мои часы от Тиффани.

– Попробуйте это доказать, – глумливо отвечает она.

– Этим часам уже двадцать лет.

– Да, мне их папочка подарил, – Кортни облизывает губы. – Он может это подтвердить.

– Он ничего не может подтвердить, Кортни, потому что на часах гравировка. Той ночью, конечно, было темно, но если бы ты обратила внимание, то заметила, что на задней стороне часов есть очень милая надпись.

– Я знаю. Там написано: «Моя милая дочь, время, проведенное с тобой, бесценно».

– Ага. Часы мне подарила мать.

– Вы говорили, что вам их подарил муж.

– Неважно, кто мне их подарил, – парирую я, внутренне сокрушаясь, что ей удалось подловить меня на лжи, и мое лицо заливается стыдливой краской. – Мы с тобой обе знаем, чьи это часы.

Я не собираюсь посвящать Кортни в свои напряженные отношения с матерью. Я достаю из сумочки телефон, жду немного, пока биометрическая система распознает мое лицо, и принимаюсь листать фотографии.

– Что вы делаете? – шепчет Кортни. Я решаю не упоминать, что, в частности, собираюсь записать на диктофон весь наш разговор.

– Хочу показать тебе фотографию часов. Моих часов, – подчеркиваю я, а ее глаза наполняются слезами, на этот раз настоящими. – Уверена, что я снимала на камеру, как я их распаковывала. И можешь не пытаться удалить свой инстаграм, – жму я плечами. – Я уже сделала скриншот и отправила его в полицию.