Тайное становится явным - Марин Монтгомери

Элизабет меня прерывает.

– Как вы с ней могли жить после такого?

– У нее всегда было оправдание наготове. Тогда у Лорен только что умерла бабушка, и она боялась, что ее отчислят. Но это, конечно, не объясняло, почему она посчитала нормальным практически разрушить мой шанс на образование и соврать профессорам. К счастью, у меня были черновики работы и распечатки из библиотеки, так что все обошлось.

– Пожалуйста, скажите, что ей это с рук не сошло. Ее исключили?

– Нет, она осталась в колледже. Написала мне письмо с извинениями.

– Так просто?

– Под конец истории вмешался декан. Было решено, что на ней очень сильно сказалась смерть бабушки – до этого она прекрасно училась. В итоге в качестве наказания ей назначили сто пятьдесят часов работы в качестве помощницы профессора. Ну и, конечно, она должна была заново написать курсовую, – я усмехаюсь. – К тому же, ее семья сделала весьма щедрое пожертвование в университетский фонд.

– И вы смогли жить с ней в одной комнате и дальше? После того, как она вас так предала? – тихо спрашивает Элизабет.

– Не смогла. Поэтому и перевелась в другой колледж, – объясняю я. – Но это не худшая часть. Мои друзья перестали отвечать на звонки, и я никак не могла понять, почему. Оказалось, Лорен рассказала всем, что у меня были суицидальные настроения, что я вела себя как сумасшедшая, и что она боялась меня. Что она боялась за собственную жизнь, потому что я подожгла ее кровать…

Затем я буквально заставляю себя закончить фразу: «Пока она спала».

Некоторое время мы молчим. Затем я продолжаю.

– Несколько лет спустя она попыталась возобновить общение. Я тогда думала, что она изменилась. Лорен была знакома с Ноем еще с колледжа, мы вместе учились, а я просто хотела похоронить прошлое…

Я делаю глубокий вдох и вцепляюсь в подушку, которую крепко прижимаю к груди, словно спасательный круг.

– Я вошла в комнату…

Дальше мне приходится буквально выдавливать слова из себя:

– И увидела ее с Ноем. В моей постели.

Элизабет изумленно открывает рот.

– И что они сделали, когда увидели вас?

– Остановились, – я морщусь в отвращении.

– А вы?

Вспоминая оскорбления Лорен, я ощущаю на языке затхлый привкус, словно глотнула яда.

– Я никогда не забуду, какое у нее тогда было выражение лица… Как будто она хотела, чтобы ее поймали. Перед тем как уйти, она посмотрела прямо на меня. И в глазах у нее плескалось чистое зло.

– Вы ведь выбили из них всю дурь, правда?

– Элизабет, не все проблемы можно решить кулаками… – отмечаю я и неожиданно для себя слабо улыбаюсь. – Но поверь, я хотела. Думаю, ты и сама понимаешь. Ной тогда разбил мне сердце, прямо как Джастин тебе.

– Она пыталась увести вашего мужа? – Элли в отвращении кривит губы. – Ну, очевидно, что у нее ничего не вышло. Так чего она хочет?

Я перевожу взгляд на свой живот.

– У нее не может быть детей… – выдаю я и замолкаю, а когда снова начинаю говорить, даже немного заикаюсь: – Я н-надеюсь, она пришла не за этим… Элизабет… – я смотрю на нее немигающим взглядом и произношу: – Я думаю, ей нужен не только мой муж, но и наш ребенок.

От ужаса у Элли приоткрывается рот. Она сидит молча и неподвижно, шокированная моим признанием.

Я закрываю глаза, пытаясь понять, что же мне делать. Я не знаю, кому мне вообще доверять, а эта девочка – она может быть не менее опасна, чем Лорен.

– Шарлотта, вы в порядке? Земля вызывает Шарлотту.

Я не отвечаю, и она повторяет последнюю фразу, щелкая пальцами.

Ненавижу, когда люди щелкают на меня пальцами. Раньше меня это не беспокоило, но потом в моей жизни появился Джонатан. Он всегда щелкал пальцами, чтобы привлечь мое внимание, и со временем у меня выработался рефлекс, как у собаки Павлова. Щелчок пальцами стал предупреждением – сейчас меня будут избивать. А он к тому же был умнее, чем обычный насильник, и это делало его только опаснее. Он бил меня так, чтобы синяки были не заметны под одеждой.

Элизабет щелкает пальцами, и я заранее жду, что сейчас она вцепится в меня когтями, сломив всякое сопротивление. Я подскакиваю на месте от ужаса. И когда оборачиваюсь к ней, то наконец замечаю то, что должна была увидеть уже давно.

Пальцы у нее совсем как у Джонатана – такие же узкие. И этот ее жест – точь-в-точь как у него. И глаза. У них с Джонатаном совершенно одинаковые глаза. И когда она беспокоится, ее глаза точно так же темнеют, из голубых превращаясь в серые. Я и раньше замечала в ней что-то знакомое, но картинка смогла сложиться только сейчас.

Я отшатываюсь, словно от удара. Если Элизабет сейчас увидит мое лицо, она поймет, что я все знаю. И что она тогда сделает? Я отхожу назад, стараясь держаться подальше, говорю, что пойду прилягу, и наклоняю голову, избегая ее взгляда.

Я чувствую, как Элизабет пристально смотрит мне в спину.

Мне нужно решить, что делать с ними обеими – и с Лорен, и с Элизабет. Единственное, что я сейчас знаю наверняка, – это то, что положение у меня крайне затруднительное. Я боюсь оставаться с Элизабет наедине, боюсь, что не смогу скрыть своих истинных чувств.

Я уговариваю себя, что нужно просто притвориться, что все в порядке. Просто просто немного подождать – дождаться, когда вернется Ной и выставит ее из дома. Он, конечно, расстроится, что наша идея не сработала.

Я просто притворюсь, что все в порядке. Буду разговаривать с ней как обычно.

В желудке ворочается тяжелый ком. Может быть, это просто токсикоз?

Но скорее всего, мне просто очень страшно.

Элли

Шарлотта не выходит из комнаты даже к вечеру, и мне уже становится за нее беспокойно.

Следующим утром я пытаюсь придумать, как добраться до тюрьмы, и в конце концов решаю написать Сандре и попросить у нее машину. Когда я вхожу на кухню, Шарлотта уже там – готовит завтрак, напевая что-то себе под нос, и пытается сделать вид, что вчера не произошло ничего необычного. Но улыбка у нее неестественная, натянутая, и я вижу, что она все еще на нервах.

– Слушай, я тут подумала – а может, ты просто возьмешь машину Ноя, и сама доберешься до школы? Мне нужно съездить в колледж, а машина все равно стоит без дела.

– Вы уверены? – нахмуриваюсь я. – Водитель из меня не очень, вы же знаете.

– Элли, если ты не будешь практиковаться, то никогда и не научишься.

– Хорошо. Если вы не против, то и я не против.

– Значит, решено. Но вернись домой до наступления темноты, договорились?

До тюрьмы ехать куда дольше, чем до школы. Шарлотта может заметить, что показания на счетчике километража не сходятся, так что я на всякий случай спрашиваю, не будет ли она против, если я заеду по делам.