Свои и чужие - Петр Хомяков

Но это не наследование, это просто воспитание, скажет иной читатель. В том-то и дело, что нет. Ибо воспитание предполагает в идеале возможность «научить всему». Но, как оказывается, в конкретной обстановке (природной, климатической, социальной, культурной, хозяйственной и т. п.) существует не так много устойчивых моделей поведения. И принять можно только одну из таких моделей, либо некоторую комбинацию из них. Но только комбинацию, не содержащую непреодолимых внутренних противоречий.

Набор таких поведенческих моделей популяции (для группы людей или даже народа в целом) называется мемофондом. Впервые в научный оборот это понятие ввёл английский биолог и специалист по системному анализу Дж. Докинс.

В итоге процесс наследования мемотипа (по аналогии с генотипом) чем-то напоминает именно наследование генетических признаков. Когда невозможно произвольно «по желанию воспитателя» унаследовать, образно говоря, крылья от птицы, а голову от коровы.

В то же время наследование мемотипа более гибкий процесс, чем наследование генотипа. Ибо мемотип зависит не только от мемофонда родителей, но и от мемофондов окружающих, а также от всей специфики жизненных обстоятельств. Если говорить образно, то наследование мемотипа в чём-то соответствует модели наследования, которую в своё время выдвигал небезызвестный Т.Д.Лысенко. Вопреки тенденциозным представлениям, Лысенко был не так одиозен, как его пытаются ныне представить.

Во всяком случае, тигра из коровы он получать не пытался. Но инициирование закрепления в потомстве определённых приобретённых признаков он стремился достичь. Сейчас вопрос очень политизирован. Однако современная селекция в чём-то (мы подчёркиваем, лишь в чём-то) добивается достижения целей, которые в своё время ставил Лысенко. Правда, другими методами и опираясь на другую теоретическую базу.

Очень интересен вопрос о сочетании генотипа и мемотипа. В принципе каждому генотипу может соответствовать несколько вариантов мемотипа, причём вариантов, вполне гармонично сочетающихся.

Иллюстрацией данного тезиса, правда, не совсем корректной, можно назвать известные всем социологам факты об очень большом сходстве некоторых поведенческих установок полицейских и преступников. Физические типажи «идеальных полицейских» и «идеальных преступников» тоже сходны (не удержимся от реплики, что в современной России их часто не отличить).

Но в одном случае волею судеб реализуется всё же мемотип преступника, а в другом – полицейского.

Физический типаж, физическая предрасположенность позволяют реализовываться двум мемотипам с почти равной вероятностью. Но случайные обстоятельства смещают это неустойчивое равновесие в одну из сторон.

Разумеется, мемотип в идеале должен находиться в гармонии с генотипом. Более того, установление этого соответствия является постоянно действующей тенденцией. Но возможно и противоречие между ними. Это противоречие способно спровоцировать душевные расстройства и даже физические болезни. В,то же время мемофонд эволюционирует гораздо быстрее генофонда. Но если изобразить этот процесс математически, то модели эволюции генофонда и мемофонда будут весьма схожими, и различаться в основном скоростями соответствующих процессов. На это и обратил внимание Дж. Докинс.

Читатель, мы предприняли столь утомительный некоторым из вас экскурс в весьма специфическую научную область, чтобы лишний раз проиллюстрировать теоретическую корректность всех наших построений. Автор не идеологическое трепло, безмозглый политикан или холуйствующий полуученый. Автор профессиональный исследователь, который применяет те или иные понятия строго формализовано и научно.

А такая строгость нам сейчас понадобится. Ибо мы будем говорить о такой тонкой материи, как национальный характер. Так вот, с научной точки зрения национальный характер – это типичный мемофонд определённого народа.

Этот мемофонд разнообразен, но не бесконечен. Он ограничен строго определённым количеством поведенческих моделей, меньшая часть которых доминирует. А большая часть является необходимым стабилизирующим фактором и определяет возможности эволюции национального характера в ту или иную сторону.

При этом относительное количество разных моделей, образно говоря, героев и трусов, трудоголиков и лентяев, честных людей и мерзавцев, агрессоров, пассивных жертв и «отпорников» (Дж.Докинс называет «от-порниками» особей, инстинктивно дающих немедленный отпор на любую агрессию в их адрес, но не являющихся при этом агрессорами) и т. п., тоже вполне определённо.

Этот мемофонд определяется и генофондом, и всей предысторией формирования национального характера. Со временем он меняется, по большей части исподволь, но иногда целенаправленно.

При этом мемофонд может быть в гармонии с генофондом. А может не быть. И тогда несоответствия мемофонда и генофонда и вызванные этим душевные сложности сами становятся чертами национального характера.

Ещё один источник противоречий состоит в том, что текущие условия могут не соответствовать мемофонду. Который в этом случае вынужден меняться аномально быстро, лишь увеличивая груз внутренних противоречий.

Итак, чем отличается генофонд белого русского человека? Это типичный генофонд потомка людей приледниковья. Русские генетически «самые белые из белых».

Исходный мемофонд русских вполне соответствовал генофонду. Более того, природные условия, как мы показали выше, только усиливали со временем архетипы людей приледниковья, подтверждая конструктивность и целесообразность этих архетипов, этого мемофонда.

Агрессивные особи или, как минимум, «отпорники» всегда были среди нас (довольно много среди русских «отпорников», они замещают в общем мемофонде нации нишу откровенных агрессоров). Но их суммарная доля в национальном генофонде была всё же не столь велика, как в других народах. Ибо невозможно вести на пределе сил борьбу с природой и одновременно истерически «заводиться» на любую подначку, как это делают экспансивные южане.

Мало того, эта доля определённо снизилась в период, когда сразу после Сварога часть наших предков ушла в «походы возмездия» на Первую империю. Ибо ушли в первую очередь как раз носители этих вышеназванных мемотипов.

После этого русских довольно долго никто не трогал. Они занимали места, на которые никто не претендовал. Особо не роскошествовали, но и не вызывали вожделения у соседей. Ибо любые посягательства на нас были нерациональны с точки зрения критерия «затраты – эффективность». Впрочем, это верно лишь для соседей с неоформившейся государственностью, о чём мы скажем ниже.

Так и жили, спокойно и достойно, по принципу, зафиксированному в народной мудрости: «чужого не возьмём, своего не упустим». Пирамид не строили. Больших теорий на пустом месте не разводили. Но железо плавили лучше многих. Мечи ковали весьма неплохие.

При этом жили достаточно рассредоточено по территории. Ибо ландшафтные условия северной половины Русской равнины не столь однородны, как кажется. Они однородны «в целом», но весьма мозаичны. Угодья мелкоконтурны. Поэтому поселения – не могут в принципе быть большими. По имеющимся данным вплоть до XV века средний размер деревень в России составлял 3-5 дворов.