Мир проклятий и демонов - Микки Хост

Мысль, что она была мертва, не отпускала, но при этом казалась такой естественной, что Розалия не могла в ней разобраться, как бы ни старалась. Она просто поверила, что была мертва и что сейчас жива благодаря хаосу, и лишь крохотная часть ее сознания тихо шептала, что здесь что-то не так.

– Ты не умрешь. Я буду рядом всю ночь и весь завтрашний день. Я всегда буду рядом.

– Но Клаудия говорила о пире, – не отступала принцесса. – Ты должен быть там? Вместе с Пайпер?

– Желательно. Но если ты хочешь…

– Я потерплю. Очень важному и сильному Третьему сальватору нужно показаться на людях, а не сидеть со мной взаперти.

Третий рассмеялся, и Розалия была готова забрать свои слова назад, встать в дверях и никуда его не выпускать, чтобы он все свое время проводил с ней. Но она знала, что ему лучше появиться на этом пиру, организованном леди Эйлау, и лучше появиться с Пайпер, Первым сальватором, чем с юной принцессой Ребнезара, восставшей из мертвых.

Так странно. Розалия любила танцевать и петь. На пирах и балах она могла только этим и заниматься, но сейчас…

Она ждала, пока Третий, вышедший, чтобы дать ей переодеться, перестанет притворяться, что у него не болит голова, и делала вид, что на самом деле ее это не волнует. Он никогда не признавался в своих слабостях и вряд ли признается сейчас, разве что в своей привычной манере – с широкой улыбкой и смехом – скажет, что Розалия – его главная слабость.

Она ждала, пока он заботливо подоткнет одеяло и убедится, что ей удобно, пока придвинет кресло достаточно близко, чтобы хорошо различать ее лицо в полутьме, и пока выберет, о чем бы рассказать. Розалия обожала его истории, всегда почерпнутые из книг, рассказов Киллиана или других гостей ребнезарского двора.

На этот раз он рассказал ей о Гилберте.

Мысли принцессы путались, и почти к самому концу, когда Третий едва не придыханием повторил, что Гилберт выжил, она уже не могла противостоять усталости и сонливости. Она точно знала, что улыбалась, когда Третий поцеловал ее в лоб, как он всегда это делал, укладывая ее спать, но не знала, как отнеслась к новости о том, что Гилберт выжил. В голове стояла звенящая пустота, даже спутанные мысли куда-то исчезли. Это, однако, не помешало Розалии, прежде чем провалиться в сон, заметить две странности.

Первая: ей показалось, будто возле стен, в самых темных уголках, шевелились черные тени.

Вторая: уже после того, как Третий прикрыл дверь спальни, чтобы свет из другой комнаты ей не мешал, она почувствовала запах его крови.

Глава 24

И дни мои – томленье

Весь следующий день Розалия убеждала Третьего, что в состоянии пару часов побыть в одиночестве и под присмотром Клаудии одновременно. Розалия хотела признаться, прежде чем он ушел, что быть рядом с Клаудией – это то же самое, что быть одной, но быстро отбросила эти слова и убедила сальватора, что все в порядке и он может ни о чем не беспокоиться.

Третий все же немного беспокоился и из-за этого опоздал. Однако все равно явился на пир раньше леди Эйлау и почти час был вынужден общаться с не интересными ему гостями. Когда фея все же явилась, как и всегда, облаченная в серое и белое, Третий из последних сил удерживал на лице вежливую улыбку, обращенную к двум довольно сильным магам, пытавшимся не лишиться его внимания.

– Какая красота! – прощебетала леди Эйлау, бережно беря его под локоть и уводя магов, не сумевших скрыть своего разочарования. – Ты все-таки соизволил обратиться к Фламер?

– Розалия уговорила.

– Прелестное дитя. Рада, что хотя бы она знает, как важно уметь преподнести себя в красивой обертке.

– Я – не подарок, чтобы у меня должна была быть обертка.

– Да и по характеру ты тоже не подарок, дражайший.

Третий знал, что леди Эйлау не оставит его в покое, но не жалел о том, что сдался под натиском Розалии. Пока он всю ночь и весь день искал ответ, несмотря на головные боли, столь редко нападавшие на него, Розалия щебетала о том, что он должен выглядеть как настоящий принц. Третий стоически держался три часа, но вновь навестившая их Клаудия подтвердила, что сальватор должен выглядеть соответствующе. Тогда он и приказал привести Фламер – фею из числа немногочисленных протеже Даяна, которая в отсутствие портного в Тоноаке удовлетворяла все капризы леди Эйлау по части роскошных нарядов. В прошлый визит Фламер сказала, что один из его малочисленных костюмов почти готов, но тогда Третий не стал дожидаться наряда, считая, что леди Эйлау зря пытается угодить ему красивыми подарками. Розалия же увидела в этом божественное благословение.

– Это прекрасно! – не переставала восторгаться она, когда Фламер с присущим ей равнодушием объясняла, какие детали добавила на свое усмотрение. Третий кивал, не вникая в суть, но принцесса не останавливалась: – Выглядит превосходно! Он как настоящий принц!

Фламер ее не слушала. Даже на ворчание Третьего, считавшего, что это пустая трата времени и ресурсов, не реагировала. Фее приказали подготовить сальватору одежду, в которой Розалии будет не стыдно отпустить его (она так и сказала, но Фламер опять ее проигнорировала), и фея сделала это, в точности воплотив свою задумку. Или же задумку леди Эйлау. Третий был уверен – этот вырез, который на самом деле не нужен, был идеей королевы.

– Твоя идея? – все же спросил сальватор, позволив леди Эйлау беспорядочно блуждать по огромному залу со сверкающими люстрами и зеркалами.

– Не понимаю, о чем ты, – невинно хлопая глазами, отозвалась фея.

– Такой вырез – преступление.

– Преступление – прятать себя, когда ты хорош.

– Даже если бы я поверил в это… Мех? Чей он? Лисы? Соболя?

– Я лишь пыталась подчеркнуть твою естественную красоту, и не нужно меня в этом обвинять.

Третий совершенно не понимал, как между собой связаны вырез на рубашке до середины груди, украшенный рунической вышивкой, и подчеркивание естественной красоты. Хотя была вероятность, что Фламер вдохновлялась рассказами Даяна, который точно знал, в какую одежду облачался Третий на приемах Лайне. На сальваторе была белая, цвета только что выпавшего снега, рубашка и короткий плащ, украшенный черным мехом. Тонкую сеть шрамов на руках и родовое кольцо скрывали белые кожаные перчатки. Его полностью скрывал белый цвет, за исключением черных металлических ремешков на сапогах, голубых глаз и серьги-кристалла. И от этого глупый вырез казался лишь еще более глупым. Клаудия, увидевшая его, сказала то