Школьные годы - Георгий Полонский

педагогичный поступок снова представляется ему дешевым заискиванием перед ребятами, приспособлением к обстоятельствам.

Обида за Наташу, за себя, не сумевшего сделать из нее человека (так ему кажется), туманит Мельникову глаза. Он более чем когда-либо раньше безжалостен к своим коллегам-учителям, дергает их, раздражается по любому поводу. Это новое состояние Мельникова замечает даже Светлана Михайловна, больше, нежели все остальные, всегда от него терпевшая и, казалось бы, уже ничему в нем не должная удивляться: «Что с вами? — спросила она, страстно желая понять. — Почему вы стали таким?» — «Каким?» — «Другим!»

Этот «другой» — влюбленный и одновременно несчастный из-за неоправдавшихся на Наташу надежд — Мельников и принимает решение уйти из школы. Не в другую — а вообще из школы долой!

А Наташа, понимая, что в душе его происходит что-то большое, неладное, грозящее и ему самому, и ей катастрофой, все время старается быть рядом с Мельниковым, глаз с него не спускает, словно умоляет его: «Ну, успокойся. Я, честное слово, все та же Наташа, которая помнит твои заветы, верит им и следует им. Только очень тебя прошу — постарайся меня понять…» Они гуляют по вечерней Москве. Мы не слышим, о чем они говорят, но видим: все спокойней, добрее у Мельникова лицо…

И вот наконец Мельников и Наташа сидят друг против друга в только что опустевшем 9-м «В». Они говорят о Шестопале.

«— А знаете, что он написал в этом сочинении?

— Откуда я могу знать? Теперь это никто не узнает, — засмеялся Мельников.

— Он написал: «Счастье — это когда тебя понимают…»

Мельников замирает на секунду, а потом долго глядит Наташе в глаза, несмело улыбается, словно прося прощения. Он потрясен простотой и точностью афоризма. Он сам склонен к афористическому мышлению, сам много думал и говорил в своей жизни о счастье, а оказалось — вот оно в чем: в том, чтобы тебя понимали!

«И все?» — спрашивает он.

«Все!» — отвечает Наташа.

Мельников смотрит на Наташу. Наташа смотрит на Мельникова. И — о чудо на наших глазах! — они наконец понимают друг друга…

Так славься же, Генка Шестопал, поэт и мыслитель!

А вы, так полюбившиеся нам Илья Семенович и Наталья Сергеевна, будьте счастливы!

Разговор о вошедших в сборник произведениях мы начали с киноповести «Доживем до понедельника» потому, что читатель (когда он был зрителем) уже познакомился с Мельниковым и Наташей, с Генкой Шестопалом и всеми теми, кто «оживил» героев Г. Полонского на экране. Так легче входить в курс дела: через то, что уже известно, о чем уже есть достаточно четкое представление. В ином случае мы с равным основанием могли бы начать наш разговор с любой из трех других повестей.

Но мы начали с киноповести Г. Полонского — и это продиктовало, свой «сюжет», свою очередность рассказа о привлеченных под одну обложку школьных повестях. И здесь на очереди должна быть «Нейлоновая туника» Елены Воронцовой. Уже потому хотя бы, что школа в повести находится, как и у Г. Полонского, в большом городе (там — Москва, здесь — Ленинград), а главная героиня — учительница литературы и русского языка Марина Львовна Смусина — так же, как и Мельников, в трудный момент своей жизни вдруг усомнится в полезности сеять «разумное, доброе, вечное».

Это уже потом, в конце повести, она скажет: «Ребят надо уважать. Они не обязаны делать то, к чему сам не относишься серьезно». А когда она только еще входила в жизнь своих восьмиклассников, то думала о них так: «Настоящие питекантропы!» В разговоре с завучем Ириной Васильевной эта же мысль облекалась, правда, в более мягкую форму: «Я злюсь, когда меня не понимают».

Значит, опять в этом все дело? Не понимали Марину Львовну ученики — ходили они у нее в «питекантропах», а сама она переживала, мучилась, считала себя несчастнейшей из несчастных. Но вот добилась у них понимания — и тут же почувствовала себя счастливой. Так? Не слишком ли это просто?

Да, это слишком просто и не совсем так.

А как же непросто? Как же должно быть, да и бывает на самом деле? На самом деле, если ты хочешь, чтобы тебя понимали, надо самому уметь понимать других. Вот этому-то Марина Львовна и не была обучена, этого-то она и не умела делать.

Так же, как Мельников у Г. Полонского, Марина Львовна у Е. Воронцовой человек незаурядный. Несмотря на свои молодые годы, она хорошо образована. Она прекрасно знает литературу, театр, сама пишет инсценировки и сама их ставит. Из нее так и брызжет энергия, ее выдумки будоражат не только подшефные классы, но и всю школу. Вокруг нее все кипит, пенится. Она не бережет ни себя, ни других, только бы было все на самом высоком уровне: если урок, то блестящий спектакль; если в организованном ею школьном театре спектакль, то блестящий урок литературы, после которого школьники воистину поймут, что есть Пушкин, Рылеев, Некрасов, что есть гражданственность в русской поэзии.

Марина Львовна скажет потом о своих учениках: «Я сделала их разборчивыми людьми и сама пострадала от их разборчивости». Красиво. Но не от этого она пострадала…

Вот отказался участвовать в ее постановках наиболее думающий «артист» Коля Горошкин. Вот не явились на репетицию Шура Жемчужников, Дима Напастников, Юра Федосеев. Где они?

«— Марина Львовна, они не придут, — высказалась наконец Таня Мусина.

— Почему не придут?

— Шурик говорит, он полностью с вами во взглядах разошелся. Он говорит, вы видите в театре только саму себя, — объяснил Тюков.

— Саму себя?

— Но вы же правда мало с нами советуетесь. — Это сказала Лена Обухова.

— Ленка! — Таня дернула подругу за руку.

— Что? Правда, Марина Львовна, вы же сказали: в воскресенье идем в библиотеку — и ушли. А может быть, мы не можем?

— Ленка!

— Шурик сценарий написал, — вступил в разговор Миша Анциферов.

— Какой?

— Не знаю. Он говорит, что вам не покажет…»

Вот отчего пострадала Марина Львовна. Но она отказывается этому верить. Она убеждена, что была «с ребятами на равных». И недоумевает: за что они ее так не любят?

Ирина Васильевна ей говорит: она с учениками не очень добра, высокомерна, недемократична.

Тут-то и почувствовала себя Марина Львовна близкой к отчаянию: не только ученики, но и тонкая, умная Ирина Васильевна ее не понимает.

Надо из школы уходить.

«Не уходите», — страстно уговаривает ее Е. Воронцова. В последней главе, словно бы потеряв всякую надежду на помощь Марине Львовне со стороны кого-либо из своих героев, она сама становится действующим лицом «Нейлоновой туники». Она присутствует на уроках у Смусиной, бродит