Неприятности – мое ремесло - Рэймонд Чандлер

– Ладно. Что я с этого буду иметь?

– Может, проживешь немного дольше.

– Понял. Не подумай, что я тебя разыгрываю, но посмотри в то окошечко, что у тебя за спиной.

Гэлбрейт не шевельнулся, даже глазом не повел. Только усмехнулся криво.

А вот Дункан, мастер перевоплощения, посмотрел – и вскрикнул. Квадратное закрашенное окошко в углу на задней стене распахнулось совершенно бесшумно. Я смотрел в него, мимо Гэлбрейта, и видел черное дуло автомата на подоконнике и пару черных глаз за ним.

Голос, который я слышал в последний раз, когда он успокаивал пса, произнес:

– Брось-ка ствол, сестричка. А ты, у стола, лапы кверху.

Громила-коп замер на мгновение с открытым ртом. Потом лицо его напряглось, он резко обернулся, и «люгер» резко, сухо кашлянул.

Я бросился на пол ровно в тот момент, когда «томпсон» выпустил короткую очередь. Гэлбрейт согнулся и завалился на спину, суча ногами. Изо рта и из носа хлынула кровь. Коп в медицинском халате стал белым, как его накрахмаленный чепчик. Пистолет вывалился из пальцев. Он вскинул руки, словно хотел ухватиться за потолок.

Стало как-то странно, оглушительно тихо. В воздухе пахло пороховым дымом. Фермер Сейнт сказал что-то кому-то во дворе.

Открылась и захлопнулась входная дверь. Кто-то пробежал по коридору. Дверь распахнулась, и в кабинет вошла Диана Сейнт с парой пистолетов наготове. Высокая симпатичная женщина, вся в черном, с черными распущенными волосами. На руках перчатки, и в каждой по пушке.

Я поднялся с пола, держа руки на виду.

– О’кей, Джерри, – бросила она тому, кто остался за окном, но не спуская с меня глаз. – Я держу их на мушке.

Голова и плечи вместе с автоматом исчезли из окна, оставив вместо себя квадрат голубого неба и тонкие ветви какого-то высокого дерева.

Глухой стук – как будто кто-то спрыгнул с лестницы на деревянное крыльцо. В комнате пять статуй, из них две упавшие.

Кто-то должен был пошевелиться. Ситуация требовала еще двух мертвецов. С точки зрения Сейнта, другого решения я не видел – надо подчищать.

Номер не прошел в первый раз, когда я не блефовал. Почему бы не повторить его, уже блефуя. Я скосил глаза, посмотрел брюнетке за спину, изобразил ухмылку и прохрипел:

– Привет, Майк. Ты вовремя.

Она, конечно, не повелась, но разозлилась. Напряглась и пальнула в меня с правой руки. Пистолет был великоват для женщины и подпрыгнул. Второй подпрыгнул вместе с первым. Куда ушла пуля, я не видел – бросился к ней, под пушки. Врезался плечом в бедро – она отшатнулась и ударилась головой о дверную ручку. Не особенно церемонясь, я выбил оружие у нее из рук, захлопнул дверь, дотянулся до ключа, повернул и тут же отпрянул, увертываясь от каблука, которым она попыталась разбить мне нос.

– Бинго! – сказал Дункан и прыгнул за своим пистолетом.

– Хочешь жить, следи за тем окошком! – рявкнул я.

Потом забежал за стол, вытащил телефон из-под доктора Сандстренда и потянул его подальше, насколько позволял провод, от двери. Шлепнулся на пол и, лежа на животе, начал набирать номер.

Увидев меня с телефоном, Диана крикнула:

– Джерри, они меня взяли! Они меня взяли!

Пока я орал в ухо сонному дежурному, автомат рвал в щепки дверь. Куски штукатурки и дерева летали по комнате, точно кулаки на ирландской свадьбе. Несколько пуль угодили в доктора Сандстренда, и тело задергалось, словно оживая от свинцового холода. Я отшвырнул телефон, схватил пистолеты и подобрался к двери. В щели мелькнула одежда. Я выстрелил.

Я не видел, что делал Дункан, а когда понял, было уже поздно. Пуля, которая не могла влететь через дверь, угодила Диане в подбородок. Она снова упала и осталась лежать. Другая пуля, которая не могла влететь через дверь, сорвала шляпу с моей головы. Я покатился по полу, крича на Дункана. Его пистолет следовал за мной, описывая в воздухе дугу. Рот кривился в зверином оскале. Я снова закричал.

Четыре красные заплаты одна за другой расцветили медицинский халат по диагонали на уровне груди и даже успели расползтись за то мгновение, что Дункан падал.

Где-то завыла сирена. Моя сирена. Она приближалась и звучала все громче.

Автомат умолк. Сейнт пнул дверь ногой. Она дрогнула, но удержалась. Я выпустил еще четыре пули, целясь подальше от замка.

Сирена завывала совсем близко. Сейнту надо было уходить. Я услышал удаляющиеся шаги. Хлопнула дверь. В переулке ожил мотор. Звук удаляющейся машины стихал, вой сирены нарастал, поднимаясь до пронзительного крещендо.

Я подобрался к женщине. Кровь была у нее на лице, в волосах, на одежде. Я дотронулся до щеки. Она медленно, словно веки налились свинцом, открыла глаза:

– Джерри…

– Мертв, – соврал я. – Диана, где Изабель? Изабель Снейр?

Глаза закрылись. Блеснули слезы. Слезы умирающей.

– Где Изабель, Диана? Где? – умолял я. – Пожалуйста, скажи мне! Я не коп. Я ее друг. Скажи мне, Диана!

Я вложил в просьбу все, что у меня было. Всю нежность и грусть.

Ресницы дрогнули.

– Джерри… – прошептала она и умолкла. Потом губы шевельнулись и выдохнули что-то вроде «Монти».

И все. Она умерла.

Я медленно выпрямился и стал слушать сирены.

Было уже поздно, и в окнах высокого офисного здания напротив одно за другим загорались окна. Остаток дня я провел в кабинете Фулвайдера, где раз двадцать повторял одно и то же. Все было правдой – все, что я рассказал.

Входили и выходили копы, эксперты по баллистике и отпечаткам, стенографисты, репортеры, городские чиновники. Появился даже корреспондент Ассошиэйтед Пресс. Корреспонденту не понравился пресс-релиз, о чем он и сообщил.

Толстяк-шеф потел и ничему не верил. Пиджак он снял, рубашка под мышками потемнела от пота, а рыжеватый ежик на голове выглядел так, словно его подпалили. Не зная, что знаю я, Фулвайдер не решался брать инициативу на себя. Все, что ему оставалось, – это попеременно орать и скулить, а в промежутках пытаться меня напоить.

Я напивался, и это мне нравилось.

– Ну неужели никто ничего не сказал? – в сотый, наверное, раз взвыл он.

Я опростал стакан, помахал рукой, глуповато пожал плечами и посмотрел на него честными глазами:

– Ни слова, шеф. Уж от вас бы я скрывать не стал. Они все так быстро умирали.

Он попытался выправить подбородок.

– Чертовски занятно. Четверо убитых на полу, а на тебе ни царапины.

– Я упал еще здоровым, потому и цел.

Он оставил в покое подбородок и подергал правое ухо.