Силы и престолы. Новая история Средних веков - Дэн Джонс

не воспринимали всерьез, и в конце концов в награду за свои труды он получил только нотацию от хана: отхлебывая большими глотками из чаши, тот принялся рассуждать о распущенности и недисциплинированности жителей Запада и их прискорбном несоответствии высоким стандартам Востока[633]. Как все умные монгольские правители, Мункэ охотно перенимал и адаптировал лучшие аспекты культур народов, покоренных его армиями. Однако ничто не заставило бы его обратиться в сомнительную веру, не способную предъявить никаких доказательств своего самопровозглашенного превосходства. «Вам Бог дал Писание, а вы не соблюдаете его, – сказал Мункэ. – Нам же он дал прорицателей, и мы исполняем то, что они говорят нам, и живем в мире»[634].

Получив подобную отповедь, Рубрук в июле 1254 г. покинул ханский двор (отъезду предшествовала череда пьяных застолий). С собой он увозил письмо для Людовика IX, в котором французскому королю сообщали, что ему лучше уже сейчас безоговорочно подчиниться хану, потому что монголы рано или поздно придут и за ним. Мункэ заявил Людовику, что узнает покой лишь тогда, «когда силою вечного Бога весь мир от восхода солнца и до захода объединится в радости и в мире». Он предупреждал, что географическое положение не защитит короля от монгольского войска: «Если же вы выслушаете и поймете заповедь вечного Бога, но не пожелаете внять ей и поверить, говоря: “Земля наша далеко, горы наши крепки, море наше велико”… то вечный Бог… ведает, что мы знаем и можем»[635][636].

Впрочем, несмотря на пассивно-агрессивные угрозы Мункэ, монголы так и не добрались до Французского королевства. Гильом Рубрук совершил долгое путешествие обратно на Запад и догнал Людовика IX в Крестовом походе на Святой земле в конце 1254 г. Он посоветовал Людовику впредь отговаривать других монахов от повторения подобного путешествия, поскольку его опасности отныне совершенно очевидны. Однако он добавил, что опыт, полученный им на Востоке, может оказаться для них полезным, особенно в отношении Крестовых походов. «Уверяю вас, что если бы ваши поселяне, не говоря уже о королях и воинах, пожелали идти так, как идут цари татар, и довольствоваться такою же пищей, то они могли бы покорить целый мир», – писал он[637]. И этого тоже не произошло. Мир крестоносцев на Востоке был на грани краха. Более того, монгольскому миру вскоре тоже предстояло пережить радикальную трансформацию.

В 1258 г. монгольская армия разграбила Багдад. Один из величайших городов мусульманского мира был разрушен с типичной для монголов дикой жестокостью. Войска под командованием брата Мункэ, Хулагу, и китайского военачальника по имени Го Кан прорвали оборону города и уничтожили десятки, возможно, сотни тысяч мирных жителей. Багдадский Дом мудрости, заслуженно претендовавший на звание лучшей библиотеки мира, был разграблен. Тысячи книг и трактатов, посвященных философии, медицине, астрономии и другим наукам, за много веков переведенные на арабский с греческого, сирийского, индийского и персидского языков, бросили в реку Тигр. Погибло так много книг, что вода в реке, по словам очевидцев, стала черной от чернил.

Затем произошло еще более шокирующее событие: Хулагу приказал казнить аббасидского халифа аль-Мустасима. Аль-Мустасим совершил ошибку, отказавшись сразу капитулировать при появлении монголов, предрешив свою судьбу. Высшего духовного лидера мусульман-суннитов завернули в ковер и бросили под копыта коней. Так погас свет династии, история которой восходила к восстанию против Омейядов в 750 г.[638] Казалось, жестокость монголов не имеет пределов и в мире нет ни одной святыни, на которую они не могли бы покуситься.

Но уже на следующий год непобедимая и ненасытная Монгольская империя основательно пошатнулась. В то время, когда монгольские армии снова выступили в походы – одни вторглись в Сирию и Палестину и до смерти напугали христиан в государствах крестоносцев, другие вернулись в Восточную Европу и разграбили Краков в Польше, – на Востоке произошла катастрофа. В августе 1259 г. хан Мункэ погиб во время осады горной крепости Дяоюйчэн в провинции Сычуань, принадлежавшей южнокитайской династии Сун. Историки спорят, что стало причиной его смерти: дизентерия, холера, вражеская стрела или падение с осадной лестницы. Скорее всего, доподлинно узнать это никогда не удастся[639]. Так или иначе, Мункэ был мертв. Его смерть повлекла за собой беспорядки, гражданскую войну и в конечном итоге раздел Монгольской империи на четыре отдельные региональные державы, каждая из которых имела уникальный характер и собственные политические цели.

Впрочем, это был отнюдь не быстрый процесс. Сразу после смерти Мункэ на Дальнем Востоке вспыхнул конфликт между его преемниками, претендентами на звание великого хана. Четыре года братья Мункэ, Хубилай и Ариг-Буга, боролись за власть[640]. В 1264 г. Хубилай-хан одержал победу. Однако на этом неприятности далеко не закончились. Едва Хубилай утвердил свою власть, как ему бросил вызов его племянник Кайду (сын покойного Угэдэя), что спровоцировало новый конфликт, бушевавший почти сорок лет. Тем временем на фоне вакуума власти вспыхнул региональный спор между багдадским палачом Хулагу-ханом и Берке, младшим братом западного полководца Батыя, о котором много писали Джованни Плано Карпини и Гильом Рубрук и который умер в 1255 г.

Здесь мы не будем останавливаться на подробностях этих конфликтов и на участвовавших в них многочисленных внуках и правнуках Чингисхана. Нас больше интересует тот факт, что Монгольская империя, успешно функционировавшая на огромном пространстве в первой половине XIII в., оказалась не в состоянии сохранить целостность, когда под угрозой оказался ее основополагающий принцип – непоколебимая верность и подчинение власти единственного бесспорного лидера. Выдающаяся почтовая система, созданная при Угэдэе и позволявшая монгольским полководцам держать связь, находясь за тысячи миль друг от друга, стала бесполезной после того, как эти полководцы решили, что собственная выгода интересует их больше, чем устойчивость верховной власти хана и благо империи. Более того, монголы в каком-то смысле стали жертвами собственной высокой приспособляемости. Для наместников, отправленных в Китай, Среднюю Азию, Персию и русские степи, эти земли через пару поколений стали ближе, чем концепция единой монгольской державы. Одни предпочитали городскую жизнь существованию в войлочной юрте. Другие приняли местную религию, отказавшись от шаманизма в пользу тибетского буддизма или суннитского ислама. Пожалуй, это вполне естественно: даже могучая Римская империя не могла помешать своим региональным полководцам рано или поздно перенять местные обычаи. В XIII в. это означало, что империя Чингисхана не могла вечно оставаться монгольской.

Несмотря на все это, четыре ханства, возникшие в результате кризиса 1260 г., по любым меркам могли считаться могущественными державами. Первое и теоретически старшее из них располагалось в Китае и известно как Великая Юань (или империя Юань). Это государство основал Хубилай-хан в 1271 г., и оно было – или быстро стало – явно китайским по характеру и культуре, а его жители приняли конфуцианство и проявляли истинно китайскую