Половинки нас - Ана Ховская

его не скрываемого блаженства на лице, от которого во мне всё трепетало, будто у впервые влюбившейся девчонки.

Его воспалённое дыхание заглушало разум, пытающийся взять привычную жизнь под контроль, но я отбрасывала эти попытки, ещё крепче прижимаясь к мужчине, который отдавался мне искренне и самозабвенно, как в последний раз.

Наши тела уже были влажными, воздух в комнате – душным. Но остановиться на миг, значило бы, потерять друг друга навсегда в такой проникновенный момент. Ни он, ни я не позволяли этому случиться.

Освободив от себя, Мирон тут же перевернул меня на живот, всколыхнув острое недовольство, лишив возможности видеть его лицо. Но как только горячий член скользнул внутрь, заполнив меня до звёздочек в глазах, я прогнулась в пояснице и сама задвигалась в быстром ритме, насаживаясь на него, скользя в призывном движении, наслаждаясь новыми ощущениями и тем, как он помогает двигаться мне, крепко держа за талию и постанывая в унисон.

Ощутив его крепкие руки на груди, я замедлила в круговом движении на его необыкновенно твёрдом члене и оглянулась, облизывая губы. Вслед за его пальцами, ласкающими соски, от головы к бёдрам прокатывались электрические волны, ударяясь о его пресс и возвращаясь с новой силой, обжигая кожу груди и опаляя щёки. Никаких сил не хватало выдержать эту ласку. Я сама отстранилась и повернулась к Мирону, чтобы немного остудить пыл и не сломаться под напором неистового вожделения.

Он стоял на коленях, широко расставив их, и смотрел на меня восхищённым взглядом. Облизнувшись, я опустила глаза на его член и сглотнула. Он поблёскивал моим секретом, подрагивал и был абсолютно совершенен. И конечно, полная эпиляция добавляла ему аппетитности. Обхватив его ладонью, неспешно поглаживая, я приникла к губам Мирона, томно покусывая их, скользя языком между ними и ловя его поцелуи. Его борода и усы лишь добавляли остроты ощущений. А потом медленно увела поцелуи к шее… груди… животу и, наконец, оказалась в соблазняющей близости к тому, что вызывало такой трепет и жажду обладания.

Мельком взглянув на Мирона, я закрыла глаза и со вздохом блаженства окунулась в райское наслаждение от минета. Нежная кожа, упругий ствол, замирающее дыхание мужчины от откровенной ласки – возбуждало до дрожи в груди и усиливало желание доставить как можно больше удовольствия и ему, и себе.

Пальцы Мирона оказались у меня на затылке и ненавязчиво помогали найти наиболее правильный угол движения. Его член скользил в мой рот и обратно, язык обводил головку, ласкал уздечку, губы то плотно смыкались вокруг, то отпускали на свободу, а руки мяли его крутые ягодицы, и всё это время я чувствовала, что мы обнажены друг перед другом не буквально, а на более глубоком уровне. И это опьяняло, позволяя всё новым и новым фантазиям воплощаться в чувственные ласки…

Ускорив темп, я сознательно хотела ощутить на языке его семя. Открыв глаза, уловила, что дыхание Мирона сбилось, стало тяжёлым, рваным, взгляд потемнел и изменился, а головка члена стала такой напряжённой, что я немедленно заглотила его на полную длину и крепко сжала ягодицы, почти впившись в них ногтями. И в ту же секунду Мирон содрогнулся, сжал мой затылок и протяжно застонал, а в моё горло полилась раскалённая лава.

Я зажмурилась, с трудом сдерживаясь, чтобы не отстраниться, потому что воздуха катастрофически не хватало, но Мирон, освободившись от семени, сам отодвинулся и с тяжёлым дыханием приник к моим губам, благодаря головокружительным поцелуем. А потом увлёк и меня за собой, упав на спину и прижав к груди. Я обвила его ногу своей и прижалась так тесно, что едва различала себя и его, будто слившись в нечто единое…

Наверное, я задремала. Но проснулась, оттого что Мирон покрывал моё тело лёгкими поцелуями, а заметив, что открыла глаза, неожиданно проник пальцами во влагалище и нажал на какую-то точку, от которой жар вмиг прилил к щекам, и я сжала бёдра от невыносимого удовольствия.

– Нравится?– прошептал он, продолжая массировать одному ему известные точки внутри меня.

– С ума можно сойти…– выдохнула я.– Стой, стой… я сейчас описаюсь,– засмеялась, отстраняя его руку и чувствуя постыдно-острое удовольствие от этого сумасшествия.

– Ну уж нет, я слишком долго терпел,– с беспощадной улыбкой возразил Мирон и, дерзко разведя мои колени, надвинулся.

И снова от его безудержного напора кружилась голова, дрожали ноги, все разумные мысли испарялись в небытие, а сердце разрывалось от счастья…

И совсем не хотелось возвращаться в реальность…

Страстный бег по горизонтали продолжался до позднего вечера, когда за окном уже мелькали только огни паркующихся машин. В последнем экстазе Мирон уронил голову мне на плечо и едва успел подставить локоть, чтобы не придавить всем весом. Я не могла отдышаться, лежала полностью обессиленная и разомлевшая от диких ласк и не представляла, что ждёт меня дальше. Ещё никогда не чувствовала себя такой свободной в выражении желаний и чувств… Этого мужчину было не сравнить ни с кем.

Отдышавшись, Мирон поднялся, нежно поцеловал в живот и ушёл в ванную. А я продолжала следить за тенями на потолке в каком-то хмельном тумане. Потом послышался звук воды из сливного бочка… Крики соседских детей… Ощущение вечерней прохлады из окна… Неприятно влажная постель подо мной…

Я закрыла глаза, сопротивляясь пробуждающемуся разуму, который всё больше начинал брать верх и возвращать всё на свои места. Трезвость вспорола вены острой нехваткой пьянящего чувства обладания таким мужчиной. Но она всегда наступала на горло, как токсин, выводя из меня сладкие иллюзии и неоправданную надежду.

С постели я вставала уже в твёрдой убеждённости, как поступлю…

Глава 38

Мирон вышел из душа в благостном настроении и соблазнительными мыслями закрыться с Настей на несколько дней в её квартирке и забыть обо всём и обо всех. Его работа подождёт, а как быть с Настиной?

Но в теле и в голове было так свободно, тепло и легко, что такая мелочь почти сразу выветрилась из мыслей. Лишь одно её согласие решало все вопросы разом. И давно он не чувствовал ничего лучше этого поразительного осознания, что у него всё прекрасно во всех отношениях! А главное, что сейчас он был с потрясающей женщиной, с которой будущее открывалось совсем в другом цвете, будто в конце фильма он и она мчали по серпантину на голубом кадиллаке навстречу солнцу…

Перед дверью в спальню Мирон усмехнулся пьяной фантазии и тому, как эта женщина влияла на его настроение и мироощущение. Никогда он не был таким