Борель. Золото - Петр Петров

— Верных семьдесят грамм.

Стуков рылся в документах, руки его дрожали, а в глазах сверкнул нехороший огонек. Он поднял голову на скрип двери и встретился с лицом Пеночкина — бескровным лицом мертвеца.

Пеночкин зашатался. Посиневшие губы зашевелились:

— Кошелек оставил… Ах, вон он, кошелек!

Взгляд Стукова присадил Пеночкина на скамью.

— За кошельком пойдешь в контрольную комиссию.

Секретарь презрительно отвернулся и, забрав бумажник, снял телефонную трубку.

Гурьян, перепрыгивая через разбросанные бревна, торопился к плотникам. Кулаки его сжимались и тяжелели.

«Вот где еще коренится хамье», — думал он, представляя провалившегося Пеночкина.

Плотники с криком накатывали бревна на каменный фундамент. Похудевший, с засеребрившимися висками Антропов водил пальцем по чертежу и объяснял открывшему рот Морозову.

— Смотрите, двери мы устанавливаем на девятисотом сантиметре от земли… Считайте, десять, двадцать и так дальше.

— Понял… Вот фокус! Да это я бы и аршином угадал.

Гурьян подал им руку и ободряюще взглянул.

— Дела идут, Виктор Сергеевич?

— Начинаем налаживаться, — ответил инженер. — Если не получится задержки с кирпичом и оконным стеклом, то в конце сентября можем вселить несколько сотен жильцов.

— По-барски норовите нас баловать, — промолвил Морозов.

— Так и надо, товарищ, — заметил Гурьян. — Жилье и брюхо обеспечивают нам дальнейшее развертывание прииска.

— Это мы понимаем, а только и нежить нашего брата вредно. Запусти-ка сюда забегаловку, так она тебе устроит свинячью культурность.

— А мы их приучим, не беспокойся.

Гурьян взял Антропова под руку и отвел в сторону.

— Вам придется переключиться на несколько дней, — сказал он. — К концу августа мы должны перенести к обогатительной фабрике старые мастерские и заложить новое здание для механического завода.

— Вот это темпы! — Всегда сдержанный инженер поднял удивленные глаза.

— Да, да, Виктор Сергеевич, дело так обстоит… К Улентую теперь присматривается Москва. Прииск становится заметным.

— А как с оборудованием?

— Оборудование готовится вне очереди. Поправляйтесь хорошенько и за большое дело… В ноябре мы вас отправим в Крым или куда пожелаете сами… Надо копить силенку. Американскую фабрику берется установить Зайцев при помощи Вандаловской и вашей… Постараемся обойтись без дорогих и «знатных» иностранцев… Задача почетная, Виктор Сергеевич.

Гурьян тряхнул слабую руку Антропова и, уже забыв о Пеночкине, пошел вдоль прямой линии построек, пахнущих смолой.

Разведки возобновились. В печати, в разговорах специалистов золотой промышленности Улентуй опять упоминался рядом с Леной, Витимом, Бодайбо и Енисеем. Улентуйцам приходилось увольнять забегаловцев, отказывать новым рабочим, осаждавшим прииск ежедневно. А люди были нужны. Богатые месторождения ждали человеческого труда, но труд еще не мог использоваться, не мог оплодотворить полностью вдовствующие недра. Бегуны и бутары не справлялись с «Гора», не извлекали драгоценного металла из руд и песков, он уходил в эфеля вместе с сопротивляющейся породой. Нужно было строить иловые и эфельные заводы, быстрее создавать мощную американскую фабрику.

…Гирлан просматривал последнюю статью об Улентуе в сибирской краевой газете. На скульптурно-мертвом лице иностранного специалиста не вызвали оживления ни механизация рудника, ни открытие богатых месторождений. Но, пробежав последний абзац, он быстро подчеркнул строчки синим карандашом. Холодные глаза иностранца расширились. В концовке говорилось о вредительстве на Улентуе и других золотопромышленных предприятиях.

Газета хрустнула в костлявых пальцах Гирлана. В танцевальном зале роскошного ресторана «Савой» оркестр заиграл модный фокстрот. Сквозь зеркальные стекла дверей Гирлан видел, как вся в черном, с пышной прической прошла с каким-то восточным франтом счастливая Надежда Васильевна.

«Ненасытная самка», — подумал Гирлан, открывая дверь. Пьянящие звуки музыки, шелест шелков и ритмическое скольжение ног по паркету сегодня не волновали, не доходили до сознания.

— Едем домой, — отрывисто сказал он, когда Надежда нагнала в швейцарской.

— Но что случилось? А мне так весело!

— Можешь оставаться…

В глазах Гирлана был тяжелый блеск.

— Знаешь, я не закончила партии.

— Кончай.

Он неправильно надел шляпу и вышел. Это опять было нарушением ритуала. Тем не менее Надежда Васильевна поехала домой позднее.

По улицам уставшей Москвы замирали последние гулы. Гирлана Наденька застала за странной работой. Стоя около камина в нижнем белье, он рвал на клочья бумаги и с остервенением бросал их в огненную пасть топки.

Около порога громоздились чемоданы. Надежда Васильевна знала, что в них хранились чертежи, снимки и секретные материалы о золотодобыче.

Женщина присела на зыбкий диван. Мутные бороздки от растворившихся красок поползли по ее мерклым щекам. Поняла, что и прислуга отослана куда-то намеренно.

— Что с тобой?

Она попробовала подняться. Не взглянув, Гирлан ответил:

— Я уезжаю…

— Куда? А я?

— Тебе нужен паспорт…

Наденька отшагнула, как будто на нее надвигалось страшное чудовище. Лицо от пота покрывалось мутью. Блеск ослепительных столиц мира, салоны Европы и Нового света, так чарующе манящие маленькую, жадную до удовольствий женщину, померкли и растаяли. От настойчивого стука в дверь оба вздрогнули.

Гирлан подошел к чемоданам. Он ухватил их и тревожно взглянул на Надежду Васильевну. Стук повторился, нетерпеливость его передалась через обшитую цветной лайкой дверь. Надежда Васильевна сзади ухватила Гирлана за плечи, но он отбросил ее и, сунув в шкаф чемоданы, подошел к двери. Американский замок четко щелкнул. На пороге остановился шофер.

— Я подал, — спокойно сказал он.

В обезумевших глазах женщины перехлестнулись испуг и злорадство. Глаза Гирлана отталкивали пустотой. Это было накануне ареста Вандаловской и Зайцева. Через час, после отъезда Гирлана, была взята Наденька.

В зеленогривые сопки август вплетал золотые узоры. Осинники рдели однобокой брусникой. Смолевый запах дебри смешался с ароматом вызревающей малины. Тайга, очистившаяся от гнуса, шумела тихо, выглядела чище. Кусты черемушников гнулись от тяжести черных ягод.

Тайга была похожа на путника, собравшегося в дальнюю дорогу. Покой нарушали только неуемные белки и кедровки. Разжиревшие рябчики безмятежно кочевали по брусничникам.