Эпитафия. Иначе не выжить - Анатолий Ковалев

– Послушай, кукла! – обратился он к ней и почувствовал, как у той затряслись поджилки. Она сразу поняла, с кем разговаривает. – Брякни нашему дорогому и уважаемому, скажи: «Из Москвы привезли лютого волка. Если вы не побеспокоитесь до завтрашнего утра, волк может кое-кому перегрызть горло!»

– Так и передать? – изумилась заведующая.

– Я что, с тобой шутки шучу, дура?!

Она перезвонила ему через полчаса и сообщила, что мэр будет ждать его завтра в семь утра в саду Мандельштама, у летней эстрады. «На виду у всего города, идиот!» – возмутился про себя Поликарп, но корректировать ничего не стал – не до конспирации теперь!

Директор банка так и не позвонил отцу, а Беспалого доставили незадолго до прихода Федора.

– Сделка состоится сегодня! – вместо приветствия бросил ему Поликарп.

– Почему такая спешка? – Пал Палыч старался держаться независимо.

– Не надо рассуждать, голуба. Я хочу прослушать кассету.

– А как же…

– Документы оформляются в соседней комнате.

– Я хотел бы сначала взглянуть.

Следователь был на взводе. Во-первых, он не любил, когда неожиданно меняются решения, а во-вторых, его оторвали от очередной перепалки с супругой.

– Хорошо, – согласился Поликарп, почувствовав дурное расположение Беспалого, и, чтобы не терять времени даром, спросил:

– Ты присутствовал при аресте девчонки?

– Я руководил операцией, – гордо заявил следователь.

– Обыск в квартире производили?

– Нет.

– Почему?

– Квартиру взяли на себя люди Мишкольца.

– С какой стати?

– Об этом вам лучше спросить у Пита. Я не знаю, зачем он их привлек.

Криворотый не любит вдаваться в разъяснения.

– А во время ареста у девчонки были какие-нибудь документы?

– Паспорт?

– Бумаги. Папка с бумагами. Видеокассеты.

– Не смешите меня. Она вышла на прогулку с собакой, а не с видаком!

– А после ареста обыскали квартиру?

– Ничего не могу сказать определенно. Пит меня отстранил от дела. Он круто взялся за эту молодку, никого к ней не подпустил.

Информация, которой располагал следователь, ничего не прибавила к услышанному от Пита, но и не убавила. Привлечение людей Мишкольца к операции еще больше удручило Поликарпа, это лишний раз подтверждало, что Пит сделал ставку на «изумрудного короля», а не на него – благодетеля, «отца родного». И назначение Кулибиной помощницей Криворотого не сулило гробовщику ничего приятного. Он сталкивался с этой бабой. Больше не желает.

Беспалый тщательно, до последней буковки изучал Документы на загородный дом, а у Карпиди лопалось терпение. Сначала следователь выказал явное неодобрение, узнав, что его дом находится недалеко от кладбища, потом изъявил желание взглянуть хоть одним глазком на «покупку».

– Иди на х…, Паша, – по-простому ответил Поликарп. – Посмотришь завтра. Не понравится, продашь или поменяешь. Главное, документы оформлены грамотно.

– Я не считаю, что это главное, но Бог с вами!.. Прослушивание кассеты не доставило особой радости. Предложение одного из боевиков Пита пустить пареньку кровь призывало к действиям. От Беспалого не ускользнуло, как покраснел Карпиди, набычился, облился потом, услышав про сына. Его и без того подвижные глазки затравленно забегали. Поликарп, правда, уловил, что тот следит за его реакцией. Он остановил запись и пробормотал:

– Шел бы ты, голуба…

Следователя не пришлось долго упрашивать, его и так уже воротило от этой комнаты с засаленными стенами, трухлявой мебелью и лампой дневного света.

Оставшись один. Поликарп перекрутил запись на начало. Он слушал, сжав кулаки, как будто готовился ринуться в бой. Пит не скрывал от своих соратников, что главную опасность для их организации представляет Карпиди, потому и повернул в сторону Мишкольца.

– Когда они объединятся, будет поздно! – произнес вслух Поликарп.

Он отметил, что вопрос о сыне был снят с повестки дня Кулибиной, ее идеалистической фразой насчет крови. Боевик, предложивший пустить пареньку кровь, грубо вставил: «Не бабские это дела!» Поликарп всегда придерживался такого же мнения, но сейчас он был на стороне бабы. И Пит вроде был на ее стороне, но вряд ли оставил заманчивую мысль о пареньке. О его пареньке!

Он снова набрал телефон приемной директора коммерческого банка.

– Олег Анастасович уехал домой, – сказали ему.

– Вы передали мою просьбу?

– Да, но он, видимо, закрутился с делами… Нет, не закрутился Олежек с делами! Причина другая! Не желает разговаривать с отцом – вот и все! А почему не желает? Ему, видите ли, претят советы отца! Он уже сам с усам! Никто не спорит, что паренек вырос. Двадцать восемь лет – такой возраст, что можно уже обойтись и без посторонних советов… Но не без советов отца!

Обратный путь до кладбищенских ворот Федор преодолел значительно быстрее. Парни Шалуна встретили его радостными возгласами:

– В штаны навалил, старичок?

– Сортир платный у него?

– Что ты там так долго делал, дружок?

– Гробовщик, наверно, чаем отпаивал, чтобы больше не хотелось!

Их плоские шутки его не трогали. Что они понимали в жизни, эти раскормленные рожи? Что они могли знать о завтрашнем дне? Он молча остановился в воротах и с чувством воскликнул:

– Когда я уже избавлюсь от вас?!

Это их еще больше рассмешило, но вдруг омерзительная сцена ликования бывших палачей высветилась, будто на них направил прожектора Великий Осветитель, чтобы получше разглядеть лицо каждого. Нет, не пришло еще время. Не зашкалила большая стрелка часов.

Это были всего-навсего зажженные фары автомобиля, въезжающего в кладбищенские ворота. И тут же раздался сигнал в виде знакомой мелодии Шопена.

– Кого еще несет нелегкая в такое время?

Парни расступились, с любопытством разглядывая ночного посетителя прискорбных мест.

Ушел с дороги и Федор. Его тоже заворожила эта картина. Может, на самом деле существуют упыри? Только сейчас они разъезжают в шикарных машинах!

За рулем сидел молодой человек интеллигентного вида, в очках. Он, в свою очередь, тоже рассматривал подозрительную компашку у ворот. Ему хорошо были знакомы подобные компашки, и он прекрасно знал, для чего они собираются по ночам. И затравленный, несчастный вид одного из парней говорил ему о многом.

Неожиданно автомобиль остановился. Приоткрылась дверца, и молодой человек в очках обратился к Федору: