Зона заражения - Александр Афанасьев

– Покинул нас два года назад.

– Сожалею.

– И совершенно не в чем.

– Он много сделал для России.

Мадемуазель Степко снова рассмеялась… какого черта, почему она на меня так действует? Почему-то вспомнилась еще одна хищница, принцесса Шафия, она же Наталья из Нижнего Новгорода, в семнадцать додумавшаяся принять ислам, потом выскочившая за шейха, а потом из моего номера переводившая деньги на левые счета, пока о безвременной кончине шейха не стало известно всему миру. Вот на нее мне было плевать, и я даже не скрывал этого.

Почему на мадемуазель Степко мне не плевать?

– Один ноль.

– Один – один, – поправил я.

– Интересно. Чем же это я вас зацепила?

– Собой, – искренне ответил я.

Она смотрела на меня с каким-то веселым вызовом.

– Что вы здесь делаете?

– Приехал на деловую встречу. А вы?

– Вообще-то я здесь живу.

– Мои поздравления.

– Совершенно не с чем.

Я иронически поднял брови.

– Вот как?

– Мой папочка-урод придумал завещание, согласно которому я могу всем пользоваться, но ничем – владеть. Поэтому я живу здесь, чтобы немного отомстить ему. Еще у меня есть недвижимость в Ойли Рокс, в Москве… есть, но в то же время и нет.

– Почему бы вам не сбежать?

Она фыркнула.

– Как в прошлый раз?

Черт… да что же это такое.

– Можно выбрать компанию и получше для побега.

Я чувствовал, что мы в чем-то соревнуемся, только не мог понять, в чем именно.

– Спасибо, меня устраивала та, что была. Пока вы ее не убили.

– А ля гер ком а ля гер, – пожал я плечами. – Вы, кстати, в курсе, что было бы, если бы мы вас не освободили?

– Нет.

– Они продали бы вас в бордель. В Александрии, потом дальше…

Мадемуазель Степко, прищурившись, посмотрела на меня, будто принимая вызов.

– Вам не жаль?

– Чего? Того, что этого не произошло? Нет, не жаль. Я сделал работу и получил за нее деньги. И распорядился ими. С умом.

– Нет, не этого.

– А чего?

– Вашей жизни.

Я иронически поднял брови.

– Почему я должен жалеть?

– Сложно будет объяснить.

– А вы попробуйте. Может, я пойму, такой тупой.

Она отпила из своего бокала.

– Вы когда-нибудь совершали идиотские поступки?

Я хмыкнул.

– До черта.

– Нет… По-настоящему глупые. Например, взять и от всего отказаться. Перевернуть свою жизнь вверх дном.

– Нет.

– Вот видите.

– Если бы я это сделал, меня бы не было в живых скорее всего. Хотите, расскажу об одном из своих врагов?

– Давайте.

– Мы были сослуживцами. Служили в одной группе. Группе специального назначения. Потом перестали служить…

Она сделала поощряющий жест рукой – ну же, давай.

– Мы были на задании, когда он расстрелял всю группу. Кроме меня и еще троих. Просто расстрелял в спину и ушел. Потом мы узнали, что он тайно принял радикальный ислам и возненавидел нас. И встал на джихад. Первым амалем для него – они так называют то, что они творят, – было расстрелять в спину людей, с которыми он делил кров и стол, которые готовы были поделиться с ним последним глотком из фляги и последним магазином для автомата в окружении. И он это сделал. Я думал, что он погиб во время войны, но он, как оказалось, жив. И готовит пацанов в лагере. Смертников скорее всего.

– Круто…

Она, видимо, думала, что я ее ударю. Но я не ударил. Чтобы бить человека – его мнение должно быть для тебя важным.

И она поняла, что не попала в цель.

– Нет, по-настоящему круто.

– Чего тут крутого, по-вашему?

– Бросить вызов.

– Кому? Тем, кто служит рядом с тобой?

– Нет, системе. Системе в целом.

– И для него олицетворением этой ненавистной и подавляющей системы стали те, кто жил с ним в одной палатке и делился последним глотком воды. Поздравляю.

– Мы не выбираем.

– А кто выбирает?

Мадемуазель Степко достала сигарету. Никто не обратил на это внимания – хотя штрафы за курение везде драконовские.

– Никто не выбирает. Время. Место. Просто однажды ты понимаешь, что не можешь так, как раньше. Что ты должен что-то сделать, сокрушить систему или она сокрушит тебя. Что перед тобой выбор – либо ты погибнешь, но останешься самим собой, либо…

Она щелкнула зажигалкой, закурила.

– У вас была в школе девушка?

– Да.

– Отличница?

Я улыбнулся.

– Как раз нет.

– Вы ей изменяли?

– Нет.

– А была возможность?

– Да.

– Вот видите…

– Что я должен видеть?

– Вы даже не попытались бороться с системой. Вы всегда поступали правильно. Наверное, в школе вас ставили в пример учителя.

– Нет, такого не было. Я как раз был середнячком. Старался меньше выделяться.

– Это еще хуже.

– А как лучше? Стать общественной подстилкой для тех, кто не видел ничего и никого лучше козы?

Сказав, я пожалел о сказанном… помимо прочего, это приоткрывало врата в тот тайный мир, давало понять наблюдательному человеку, что я об этом обо всем думаю. Но мадемуазель Степко одобрительно посмотрела на меня.

– Уже лучше.

– Чем же.

– Например, тем, что вы хотите меня.

Я иронически поднял брови.

– Да неужели, сударыня?

– Да… Я для вас то, чего у вас не было никогда в жизни. И не будет. Поимев меня, вы докажете сами себе…

– Что именно.

– Вы поняли.

– То, что я круче их?

– Да… хотя это не так.

Я улыбнулся… по-доброму так.

– Я не пытаюсь никому и ничего доказать. Я уже вышел из этого возраста. Я просто их убиваю. Где это возможно и как это возможно. Доказывать что-то им… себе… вам… как глупо. Например, я знаю о том, что мой старый сослуживец жив и что он амир у моджахедов. Как думаете, мне больших трудов стоило бы его убрать?

…