Лики ревности - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Но должен же еще кто-то из местных, помимо вдовы Виктор, знать о том, что Букар с Люсьеной некогда были помолвлены! – предположил Девер.

– В свое время, инспектор, об этом деле, наверное, много говорили. Но потом началась война. А сколько людей умерло от испанки… Те, кто мог рассказать, – родители Альфреда и Люсьены, – давно на кладбище.

– Ясно, – буркнул Девер.

Он напряженно размышлял о том, что Марселина Виктор не пожалела времени – обошла все дома в Феморо и посоветовала молчать тем немногим, кто мог своими сведениями помочь полиции. Явно хотела оградить любовника от подозрений. «А ведь он, казалось бы, ничем не рисковал! Благодаря ей у него крепкое алиби!» – рассуждал он.

– Да и какая теперь разница? Это ведь Амброжи, мерзавец, застрелил моего Альфреда! – На глаза Даниэль Букар навернулись слезы. – Надеюсь, его отправят на гильотину!

– Это мы еще посмотрим, – вздохнул инспектор вставая. – Ставлю вас в известность, мадам: мой заместитель сейчас находится в доме вдовы Виктор. Позже мы сравним ваши показания.

Настроение у него было прескверное, однако, выходя на улицу, он постарался не хлопать дверью.

Шахта Пюи-дю-Сантр, в тот же день, в тот же час

Лежа на боку и отбивая обушком уголь, Тома обливался пóтом. На улице было холодно, зато в забое стояла влажная жара. Молодого углекопа окружали знакомые звуки подземного мира – с одной стороны, успокаивали и в то же время вселяли страх.

То был концерт из повторяющихся ударов, окликов и скрипа, – оглушительный и никогда не затихающий полностью. Отголоски ударов кайлом о стену, поскрипывание колес вагонеток по рельсам, крики «чернолицых»… Временами наступал момент тишины, который быстро обрывался чьим-то возгласом или металлическим скрежетом.

Сквозь шум прорвалось конское ржание, и Тома с ожесточением стиснул зубы, вспомнив о Пьере. Паренек не приступит к обязанностям конюха, пока ему не сделают протез. «Бедный мальчик, наверное, весь извелся из-за того, что отец в тюрьме!»

Имя Станисласа Амброжи было у всех на слуху с самого начала смены. Еще неделю назад он пользовался всеобщим уважением, теперь же стал объектом презрения. Нарастало напряжение между местными «чернолицыми» и поляками, во время войны приехавшими в Феморо на заработки. Простого предположения, что один из них – преступник, оказалось достаточно, чтобы отношения между углекопами заметно охладели. Бригадирам, в чьи обязанности входило поддержание порядка в шахте, приходилось несладко.

Тап-Дюр пожаловался на это Гюставу, который шел в забое следом за сыном. Прикрыв лысую голову каской из вареной кожи, преемник Букара поставил лампу рядом с собой. Первейшей его обязанностью было надзирать за остальными углекопами.

– Не слишком приятная работенка! – сказал он. – Пришлось разнимать Хенрика и Фор-ан-Геля в «зале висельников»! Парни чуть не подрались. Эй, Маро, не хочешь на мое место? Уступлю со скидкой!

– Оставь себе, Мартино! Если судить по прозвищу, ты лучше приспособлен наводить порядок, чем я.

– Старый хитрец, твоя правда – лучше быть простым забойщиком. Хорошо, хоть кто-то от этого выиграл – моя жена! Уж как она радовалась, когда мы перебрались в квартал Ба-де-Суа! Осуществилась ее мечта. Может, устроим перерыв? А то живот свело от голода.

Тома был рад хоть на время прерваться. Он приподнялся, опираясь на локоть, и сел по-турецки, скрестив ноги.

– Сегодня душа не лежит к работе, – признался он.

Отец лишь покачал головой. В прозрачно-желтом свете шахтерских ламп измазанные сажей лица мужчин выглядели зловеще – игра света и тени искажала их черты.

– Конечно, тебе нелегко, мой мальчик! Проснулся утром, и вдруг оказывается, что ты – зять убийцы! – продолжал Тап-Дюр. – Сам-то ты ни в чем не замешан, это все знают. Мог навсегда остаться под завалом. Однако будь начеку: о вас с Йолантой уже вовсю судачат…

– Да пусть говорят что хотят! – возмутился Тома. – Станислас Амброжи не виноват! Полиция еще расследует это дело.

– Хотелось бы верить, да только у полиции, похоже, другое мнение, иначе Амброжи уже отпустили бы. Невиновных за решеткой не держат.

Расстроенный Гюстав отхлебнул из фляги пикета – вина из виноградных выжимок, и сказал уверенным тоном:

– Вчера, Мартино, я еще сомневался, а сейчас, пожалуй, соглашусь с сыном: Станислас не убивал Букара. Против него нет доказательств, да и мотива у него не было.

– А я знаю, по крайней мере, одну причину, – криво усмехнулся бригадир. – Амброжи приударял за некой женщиной – вдовой почтового служащего. Она живет в Ливерньере, в трех километрах отсюда. Так вот, по воскресеньям он ездил к ней на велосипеде. Альфред Букар встал ему поперек дороги, потому что тоже заглядывался на эту дамочку. Она еще весьма хороша собой и не слишком строгих нравов. Букар таки заслужил репутацию бабника!

Гюстав с Тома в изумлении переглянулись. По поселку и раньше ходили слухи, что бригадир изменяет жене, но отец и сын Маро не прислушивались к сплетням.

– Что ты несешь? – возмутился молодой углекоп. – Станислас чтит память о жене! Не представляю, что он мог завести любовницу или думать о повторном браке!

– Эй, святой Тома, спустился бы ты с небес на землю! – насмешливо отозвался Тап-Дюр. – Амброжи такой же, как остальные, и внизу живота у него кое-что шевелится! Я понятно объясняю? Букар – тоже из таких.

– Выбирай слова, – рассердился Гюстав. – Все-таки говоришь о покойнике, который был нашим товарищем, и убили его недалеко от галереи, в которой мы сейчас сидим!

Бригадир пожал плечами и с сердитым видом сунул в рот кусок хлеба с мясным паштетом, крепко пахнущим чесноком. Глядя на него, Тома вдруг стало интересно, почему на столь ответственный пост – требующий смекалки, умения предвидеть все опасности в шахте и поддерживать дисциплину, – Марсель Обиньяк назначил именно этого человека.

– Скажи, Тап-Дюр… если, конечно, я еще могу тебя так называть, ведь теперь ты наш начальник…

– Лучше уж зови Мартино. Прозвища в шахте – больше для забойщиков да крепильщиков. Приходится годами гнуть спину, чтобы заработать уважение. Твоего отца товарищи до сих пор кличут Гюставом, да и тебя, Тома, нескоро переименуют!

– Может, и не успеют: Йоланта просит, чтобы я шел работать на мукомольный комбинат. Однако речь не о том. Я хотел спросить кое о чем. Тебя ведь тоже допрашивал инспектор? Почему ты не рассказал о вдове, из-за которой могли поскандалить Букар и Амброжи?

– Я не доносчик, Тома, да и не видел причин. Поляк тогда еще был на свободе. А теперь, когда флики его забрали, я сделал выводы. Кстати, вы узнали что-то новенькое? Говорят, вчера вечером вас вызывали к инспектору.

– Нет, ничего такого, – нахмурился Гюстав.

– Мы знаем не больше твоего, – подтвердил Тома.

Отец и сын не стали нарушать предписаний Жюстена Девера. В своем кабинете в Отель-де-Мин он приказал ничего и никому не рассказывать о пистолете Станисласа.