Петр Великий как законодатель. Исследование законодательного процесса в России в эпоху реформ первой четверти XVIII века - Николай Воскресенский

Имея в виду истинные цели монашества – жить уединенно или [пусть] и обще, но в пустынных местах, вдали от людей, «не требуя протчих трудами туне питатися», Петр находил, что природные условия нашей северной страны неблагоприятны «студености ради климата» для монашества такого именно характера: «Но сего весьма климат северныя нашея страны не допускает, и без трудов своих или чужих весьма пропитатися не могут, как то всем есть известно». При таких условиях монашество из подвига самоотвержения стало источником соблазна, праздности, обратилось в поношение («понос») имени Божия: «Нынешнее житие монахов точию вид есть и понос ‹…› понеже тунеядцы суть, о чем писано есть, что корень всему злу – праздность». Монастыри перестали быть центрами просвещения: «Прилежат же ли разумению божественного писания и учения? Всячески нет. А что говорят – молятся, то и все молятся; что же прибыль обществу от сего? Воистину токмо старая пословица: ни богу, ни людям». Мало того, в тогдашних условиях монастыри обратились в убежища людей, уклонявшихся от обязанностей семейных, государственных и избегавших социальных тягот. «К тому ж у нас почитай все из поселян, – писал Петр, – то, что оные оставили, явно есть, не точию отреклись, но приреклись доброму и доволному житию, ибо дома был троеданник, то есть дому своему, государству и помещику, а в монахах – все готовое».

При таких чертах современного Петру монашества казалось бы естественным положить конец вредному для государства и общества явлению. И тем не менее Петр этого не сделал. Он полагал нужным оставить его «трех ради вин»: 1) «ради удовольствования прямою совестию оное желающих»; 2) «для архиерейства» и, наконец, из нежелания и опасения вызвать общественное брожение резким актом уничтожения института, уверенность в святости которого глубоко укоренилась в сознании людей того времени. Это последнее основание Петр выразил конкретно следующим образом: «3) примера ради апостола Павла, который хотя обрезание и отрешал всячески, но ученика своего, Тимофея, обреза, иудей ради, на месте оном». Приведенная мотивировка характерна для Петра. В ней нельзя не видеть, с одной стороны, внимания его к внутренним переживаниям отдельных людей (пункт 1), [а] с другой – осторожности государственного деятеля в проведении мер, направленных против общественной психологии, нежелания бросить слишком резкий вызов идеологии, в то время ставшей почти народной. Правда, в последней редакции это третье основание опущено.

Делая некоторые уступки старым воззрениям, Петр, однако, не мог примириться с тем, чтобы монастыри оставались очагами паразитизма и тунеядства. Он считал себя – как правителя государства – обязанным найти достойный выход из создавшегося положения: «Надлежит искать способу, каким образом иной путь, перед богом угодной и перед людьми непостыдной и неблазненной, был».

Такой выход состоял в направлении как самого монашества, так и имущества монастырей на служение обществу, в помощь тем, кто в этом нуждался и кому государство не в состоянии было оказать действенной помощи. «Того ради, – пишет Петр, – находится иной способ жития праздным сим, не праздный, но богоугодной и не зазорной, еже служити прямым нищим, престарелым и младенцам, ибо на многих местех священное писание сие не токмо похваляет, но и узаконяет». Далее Петр дает целую программу этого «иного способа жития праздным сим». Она изложена им уже во второй части закона, в «Определении о монастырях» 1722 года. О ней будет речь в последней главе нашего исследования, при изучении плана реформы Петра I.

Таковы основные доводы самого Петра. Они вытекали из здравого смысла и его [Петра] государственных планов. Тем не менее законодатель нуждался не только в доказательствах целесообразности и полезности предпринимаемых им мероприятий с государственной точки зрения, но и в каноническом обосновании своей реформы – находится ли она в согласии с канонами и уставами церковными, не противоречит ли Священному Писанию. Было полезным и нужным в целях более глубокого воздействия на сознание людей, подданных Петра, точно указать канонические правила, высказывания авторитетных отцов церкви, привести некоторые места из Священного Писания в подкрепление и утверждение реформы. Естественно, Петр сам не мог этого сделать. Нужна была помощь Феофана, и последний оказал ее со свойственными ему ученостью, талантом и готовностью быть полезным царю.

Изучая по архивному списку[1026] черновую последнюю, полную редакцию обеих частей законопроекта, можно точно установить все подробности литературной и церковно-правовой его обработки Феофаном. Он привел свидетельства Священного Писания, например Книги Чисел, Евангелия; [указания] отцов церкви, их поучения и правила, например Иоанна Златоуста, Василия Великого («Правила монашеские»), святого Исидора (послания); высказывания авторов повестей – Феодорита, Иоанна Мосха; свидетельства византийских историков – Палладия в его «Лавзаикской истории»[1027], Созомена, Руфина, Сократа, Никифора Каллистова и других.

По поводу, например, известного, служившего оправданием безделия монашеского, изречения Христа «Воззрите на птицы небесные, яко не сеют, ни жнут, ни собирают в житницы, и Отец ваш небесный питает их» (Матфей 6[:26]) Феофан привел толкование «Августина, преславного учителя», который написал специальную «книгу на таковых бездельников». «Вышепомянутое слово господне в том только наставляет нас, – цитировал Феофан из Августина, – дабы мы в наших трудах и промыслах не имели крайнего упования, но уповали бы, и трудящася, на отеческий о нас промысл божий. Трудитися же оным словом не запрещает Христос»[1028]. Продолжая развивать свои доводы против извращения слов Христа, Феофан не преминул привести весьма убедительное доказательство и от здравого смысла: «И понеже слово оное господне “Воззрите на птицы” не к одним монахом, но к всем человеком изречено, то если бы оных суемудрцов толкование было приято, то всем бы человеком не подобало делать и тако пришла бы нужда всем самовольным гладом погибнуть»[1029]. В результате работы епископа Феофана оказалось, что все положения Петра вытекали из точного смысла Священного Писания, находились в полном согласии с ним и подтверждались высказываниями святых отцов церкви и свидетельствами достоверных византийских историков.

Сделанное нами восстановление хода законодательной выработки указа от 31 января 1724 года – «Объявления» и «Определения о монастырях» – приводит к заключению, что характер и доля участия Петра и епископа Феофана в правотворчестве были не одинаковы. Петру принадлежала, как и во всем его законодательстве, творческая роль: им составлены первоначальные проекты обеих частей указа, в которых изложены принципиальные его стороны, определена основная идея закона, указаны подлежащие исправлению порочные стороны монашества и вред, приносимый им обществу, намечены способы к поднятию морального его уровня и к направлению труда монахов и имущества монастырей на служение обществу – в помощь больным, нищим, старым и младенцам. Феофану же принадлежала в этой выработке роль ученого консультанта, канониста, специалиста по церковным вопросам. Им даны обоснования законопроекта из книг Священного Писания, примеры из истории Византии и свидетельства греческих историков. Среди них [этих обоснований, примеров и свидетельств] новых принципиальных установок и законоположений исследователь отметить не может.