Петр Великий как законодатель. Исследование законодательного процесса в России в эпоху реформ первой четверти XVIII века - Николай Воскресенский

Все характерно в стремлении Петра к морю, весьма ярко отраженном в его изложении, например те приемы, при помощи которых ему приходилось преодолевать сопротивление матери при поездке сына к Переславскому озеру, «куды я, – пишет Петр, – под образом обещания в Троицкий монастырь съездил». И исправляет: «…у матери выпросился. А потом уже стал ее просить и явно, чтоб там двор и суды сделать». Казалось бы, совершенно незначительная подробность, но Петр вводит ее в текст и тем дает драгоценный для историка штрих, обрисовывающий условия начала нашего судостроения. Характерно и настроение русской женщины, матери юного царя, любящей, но способной и на жертвы, «которая хотя обычаем любви матерней в сей опасной путь многократно возбраняла, но потом, видя великое мое желание и неотменную охоту, и нехотя позволила».

Преодолев материнское сопротивление и первые технические затруднения, молодой царь появляется сначала у Архангельска, а далее уже и в суровом Белом море: «И тако в… году был у Города[1047]. И от Города ходили на море у Поноя с аглинскими и голландскими купеческими кораблями и одним голландским конвоем, которым командовал капитан Голголсен, а мы были на своей яхте, именуемой св[ятого] Петра». Так Россия, под руководством и в лице своего юного царя, появляется впервые на водах единственного находившегося тогда в ее обладании моря. Сделанный Петром первый набросок предисловия к Морскому уставу был переписан писцом и подан царю для просмотра[1048]. Петр прочитал его и сделал некоторые поправки; например, в конце первой части: «Карштен Брандт кормился столярною работою потом» – Петр зачеркнул слово «потом» и прибавил «даже до нашего времени». После этого оба текста, подлинник и копия, были переданы Феофану Прокоповичу для литературной обработки. Феофан изучил рукопись царя, исправил, дополнил ее и придал ей литературную форму, после чего сочинение Петра потеряло некоторые своеобразные черты, характерные для его стиля, но приобрело большую стройность и вместе с тем отразило особенности писательской манеры Феофана.

Определим эти особенности.

1. Прежде всего, Феофан несколько изменил главные идеи Петра, которые были положены в основание его рукописи, предопределяли ее основное содержание, но не были точно формулированы. Объективное, чисто историческое изложение Петра Феофан переработал в духе панегирика царю. В связи с этим основные идеи введения к Уставу морскому были формулированы Прокоповичем так: «…как долго Россия, толь пространное, сильное и во всем изобильное государство, не имело кораблей и искусного морского плавания, и что не допускало оной к получению дела сего, толь полезного и славного, и каковыми судьбами премилостивый бог в наши времена чрез Петра I, благополучно нами царствующего, как многие иные, так и сей недостаток прещедро исполнил». С точки зрения этих основных идей Феофан и обработал переданный ему текст Петра. Так, приведя сведения о морском флоте при «великом князе Игоре» и его походе на Царьград с 15 тысячами судов, он [Феофан] счел нужным указать, что «то были малые воинские суда», и тенденциозно умалил значение столь ярких фактов морского могущества Киевской Руси: «И не вем, какую он корысть делал государству, а славу последним векам не иную оставил, разве жестокой и малорассудной отваги и дерзости». Трудно сказать, что в данном случае более руководило пером епископа – обида за разорение князем-язычником Византии, колыбели русского православия, или желание умалением подвигов предков возвеличить заслуги Петра. Подобных авторских приемов в рукописи самого Петра исследователь отметить не может.

С той же точки зрения Феофан нашел излишней подробностью рассказ Петра об астролябии и готовальне и первых шагах царя в его занятиях геометрией и фортификацией. Ученому богослову, епископу, были совершенно непонятны особенности техники, в частности невозможность построения военных кораблей без знания математики, фортификации и артиллерии, о чем хорошо знал автор первоначального наброска введения в Морской устав, царь – корабельный мастер. По этим соображениям Феофан и не поместил в свою редакцию введения указанный эпизод с астролябией.

2. Феофан произвел в тексте Петра следующие исправления и дополнения: а) сведения о Древней Руси до Владимира дополнил известием из сокращенной истории Иоанна Клюверия об Игоре, «великом князе русском», о его походе под Константинополь по Черному морю с флотом в 15 тысяч судов; б) исправил описку Петра о степени родства великого князя Иоанна III и царя Ивана IV Грозного – [изменил] «сына» на «внука»; в) прибавил известие о запрещении немцами, из боязни Московского государства, «на сейме Любском ‹…› дабы никто из них не заходил в землю нашу с учением дела корабельного и морского правления»; г) проставил опущенный в рукописи Петра год его поездки в Архангельск для ознакомления с морем – год начала русского морского судостроения; д) рассказал о путешествии царя и о посылке русских людей за границу с целью морского учения, а также привел факты первых успехов молодого русского флота на «Балтическом море».

3. Феофан переработал стиль Петра, простой, но в то же время необычайно выразительный и яркий, язык отрывистый и лаконичный, – на многоречивый, излишне образный, а самый характер произведения, повествовательный, – на полный рассуждений. Укажем примеры: а) выше было приведено одно из характерных рассуждений Феофана – о морском походе «великого князя Игоря»; б) так же характерно для него и объяснение пагубного для государства акта раздробления власти, совершенного Владимиром перед смертью: «Но Владимир Св[ятой], наставлен быв в богословии, не наставлен показался в политике». Если понимать утверждение Феофана «наставлен быв в богословии» в смысле осведомленности Владимира в богословии как [в] науке, то, несомненно, такое утверждение будет необоснованным. Князь Владимир мог понимать преимущества христианской веры перед язычеством, считать ее более полезной и подходящей по политическим соображениям, но знать тонкости богословской, даже тогдашней, науки он, конечно, не мог; в) приведена мало проливающая свет на предмет [повествования] аналогия по поводу исторической роли царя Алексея Михайловича и его сына в создании русского флота – первый уподоблен царю Давиду, которому Бог не предназначил быть строителем храма в Иерусалиме, «но отрекл ему дело тое бог и отложил сыну его Соломону»; г) настроение и переживания матери Петра, царицы Наталии, при первом отъезде сына ее для плавания к Переславскому озеру, описанные Петром, как было показано выше, так просто, искренне и жизненно – правдиво, Феофан передает в велеречивой, напыщенной форме: «Тут стала трудность: оставить поход к езеру охота не допускала, а ехать без воли матерней сыновнее благосердие не велело, а сумнительство было о соизволении ее величества на дело, по мнению не безопасное. Что же делать? Охота – вещь сия глубокоумствующая. Под образом обещания в Троицкий монастырь выпросил себе поход у матери державнейший сын, от чего является, как горячее в монархе сем к общей пользе сердце устроил бог»; д) в конце обращения к читателю Феофан подводит его к чтению самого Регламента в таких образных выражениях: «Тако с нами, аки в преддверии, беседовав, иди уже, любезный читателю, во внутренняя, видети Регламент флота российского; в преддверии видел еси тело, а внутрь узриши душу его»[1049].