Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов - Коллектив авторов

Подъехали к ст. Бабаево ночью, должны были там обедать. Голоден был как собака, вылез из вагона и заковылял к столовой. Мороз и ветер адовы. Очередь перед столовой аховая. Нечего делать, встал, это на улице, конечно, перед зданием. Перемерз страшно, я уже и ходил, и бил руку об руку, ногу об ногу, но это мало помогало. Просил милиционера пустить постоять в дверях, чтобы там дождаться своей очереди. Ничего не помогло. Так и пришлось дрожать на морозе около часа, пока нас не впустили в зал. Там тоже, конечно, продолжение очереди, но хоть относительно тепло. Добрался я так до обеда – суп, каша, 300 г хлеба. Конечно, все это было съедено без остатка. Можно было бы, так и повторил бы, так как изголодался страшно.

До Череповца осталось что-то около 40 км. Рассчитывал, что к утру приедем. Это было уже в ночь на 6 февраля. С трудом нашел вагон свой, упал впотьмах, потерял калошу, вновь упал несколько раз, нашел калошу, потом опять нашел свой вагон и влез. А темень жуткая, найди тут свой вагон, когда они все одинаковые. Измучился вконец в поисках, а тут еще говорят, что состав скоро отойдет.

В вагоне новость – умер один из инженеров, сотоварищ моих бандитов-попутчиков. Ну что же, так и ехали с мертвецом, это ведь теперь не редкость, в каждом эшелоне умирает в дороге несколько десятков человек. Товарищи его долго совещались, где и как сдать покойника, как быть с его деньгами, говорили, что у него жена живет в Вологде. Порешили сдать труп в Череповце.

Путь до Череповца показался мне ужасно длинным, влияли, конечно, последние часы ожидания, все усиливающаяся боль в ногах, ряд бессонных ночей и чрезмерная усталость. Упаковал свою корзинку и связку, в чем мне страшно мешали мои спутники, а также распухшие, холодные, без осязания пальцы, прикосновение коих к вещам и веревочке было крайне болезненным. Доел последний кусочек хлеба, полученный еще в Жихоре. Кстати, перед этим я дал кому-то из своих бандитских спутников свою столовую ложку с просьбой потом вернуть. На несколько моих обращений раздавалось неопределенное мычание, а ложку так и не вернули. Украл кто-то, ну и черт с ними. Воровали они раньше и друг у друга, накануне была большая перебранка по поводу украденных у кого-то из инженеров другими инженерами трех пачек концентратов. Вор так и не был обнаружен. Неплохие задатки – начать с жестких и абсолютно необоснованных придирок ко мне, фактически – своему старшему коллеге, а закончить воровством у своих товарищей. Это молодые специалисты, только что закончившие ВУЗ.

Позор. Позже я обнаружил, что у меня из корзинки, пока я перекладывался и увязывался, украли коробку табака. Это большая ценность по нынешним временам, стоимость ее около 200 руб. И много других беспричинных гадостей сделали они мне за время пути.

Наконец последняя остановка перед Череповцом. Благие намерения молодых инженеров сдать в Череповце труп своего товарища не осуществились. Просто на одной из остановок друзья широко открыли двери вагона и выбросили тело в снег. Тоже неплохое проявление человечности. Впрочем, человечность у них погребена где-то очень глубоко, если она у них вообще есть. Думаю, не было, нет и не будет.

Отъезжаем от последней остановки, осталось 20 км. Сижу на чемодане без мыслей, с одним устремлением – скорее бы доехать. Кажется, если пришлось бы ехать дальше, то и сил бы уже не хватило. Остановились – Череповец. Слава богу, доехал. Теперь бы только добраться до квартиры Бобика. Вылезаю из вагона, падаю, конечно, стаскиваю свои три вещи, взываю ко всем – помогите дотащиться до станции. Увы, никто не отзывается. Пробую тащить сам – тяжело, несколько раз падаю. Стою чуть ли не в отчаянии. Вижу какого-то оборванца. Прошу: «Донесите вещи до станции». – «Дашь закурить?» – «Хорошо, дам». Взял мои вещи и понес, я за ним. Дошли до станции. Вижу милиционера, спрашиваю, как мне добраться по такому-то адресу. Отвечает, что там, мол, на площади есть извозчики. Сдуру я и пошел с вещами на площадь. Дал оборванцу папиросу. Стою и ищу извозчиков, а их нет и вообще не бывает. Просил многих помочь, но все отказывались. Начал сам подтаскивать вещи к камере хранения, благо она недалеко. Чемодан толкаю ногой по снегу, остальное в руках. Подтащу метра полтора-два и отдыхаю – устал. Стою и чуть не плачу – когда же я дотащу вещи и пойду к Боре? В это время какой-то красноармеец подходит. Я к нему: не сможет ли он найти человека, который помог бы мне дойти с вещами до Верещагина, 29. Объяснил, что нездоров, голоден, сил нет, а здесь сын живет, военврач. Подумал он с минуту, потом подает мне книгу: «Держите, папаша, книгу». Я удивился, но взял, а он берет мои вещи. Я спрашиваю: «Сынок, что же вы собираетесь делать?» – «А вот свяжу вещи и отнесу к вашему сыну, а вы несите мою книгу. А так как вы голодны, то вот вам сухарь, жуйте». И подает мне большой армейский сухарь весом граммов 100. «Голубчик мой, как же так, что же вы, сами будете тащить мои вещи?» – «А ваше дело маленькое, жуйте сухарь, несите книгу и пойдем потихоньку». И зашагал. Так меня это растрогало, что слезы на глазах выступили, так сильна была реакция после пятидневного путешествия в компании жестоких, бессердечных молодых скотов.

Долго шли мы, все же далеко это было от вокзала. Дошли, вошли в домик. Бори нет, комната заперта, я сел в соседней. «Сыночек мой, как же мне благодарить тебя за такую огромную для меня услугу? Вы курите?» – «Курю». Протягиваю ему мой порттабак: «Курите, пожалуйста». Сидим разговариваем, не помню уж, как передо мной появилась кружка кипятка. Мой красноармеец снова вынул сухарь, и я с жадностью стал пить горячую воду с сухарем. Хозяйка Бобику дала знать, он вскоре прибежал, ну, расцеловались, я указал ему на моего спасителя. Бобик хотел его отблагодарить, тот категорически отказался. Сердечно распрощались.

Тут же я перебрался к Бобику. Вскоре появилась миска щей, два яйца, хлеб. Я, конечно, как голодная собака, на все это накинулся. Боря все сдерживал меня – много есть сразу нельзя. Потом с большим трудом и с большой болью в моих ногах стащил с меня бурки, и я, одетый, улегся в кровать, укрылся одеялом, даже, кажется, и вторым. Все дрожал, было холодно, промерз сильно. Состояние блаженства и покоя охватило меня, но вместе с тем наступила и