Расщепление. Беда - Фэй Уэлдон

Я только передаю, что рассказал мне Питер Пан, хотя и верится с трудом. Один какой-то эпизод — еще куда ни шло, но неужели можно изгнать из памяти все детское горе целиком, просто-напросто уговорив жертву забыть? И воспоминание никогда не прорвется наружу сквозь оболочку забвения? Не подскажут знакомые пятна на старых обоях? Я спросила, а можно ли счастливые воспоминания подменить горькими, преобразить радостную поездку к морю в жуткую историю, приятную сексуальную память переделать в нечто тягостное, мучительное — пересоздавая прошлое, настроить жену против мужа, мужа против жены? Он сказал, да, конечно, почему бы нет, но только кому это надо?

«Это относится ко всем? — спросила я. — Можно загипнотизировать любого человека?»

Он ответил, что на сто человек, может быть, найдется один неподдающийся. А вообще что же, девяносто девять женщин из ста можно уложить к себе в постель, просто внушив им, что ты — самый привлекательный мужчина на всем белом свете? И Питер подтвердил, что да, в огромном большинстве случаев, ну, скажем, в восьмидесяти случаях на сотню. Однако сам он, по его словам, хоть и бывал соблазн, ни за что так не поступит. Общеизвестно, что человека невозможно заставить поступать в гипнотическом состоянии против его совести, он сразу выйдет из гипноза. Но любой умелый гипнотизер сумеет при желании исказить перспективу, в которой действует совесть, — самый кроткий человек пойдет рубить дверь топором, если ему внушить, что за дверью погибает ребенок, честнейший из честных согласится ограбить банк, надо только убедить его, что иначе погибнет вся страна. По-настоящему верная жена может очутиться в таком положении, из которого единственный выход — неверность, скажем, если гипнотизер — начальник полиции и ее мужа сейчас начнут пытать, что в таком случае остается любящей жене, как не уступить начальнику полиции ради спасения мужа?

«Я думаю, — сказала я, — что я как раз и есть одна из сотни».

Он велел мне свести ладони над головой и сказал, что теперь я не смогу их развести, но я преспокойно развела, и тогда он рассмеялся и признал, что действительно так оно и есть, но ему было очень приятно со мной побеседовать. Тут снова предостерегающе запищали датчики на ма шине, измеряющей давление, и сестра Маккензи, та, которая рыженькая и с веснушками и похожа на Венди, попросила его уйти. Сестра Маккензи посидела со мной немного и рассказала про одну свою подругу, которая, выйдя замуж, пошла к гипнотерапевту, чтобы вылечиться от ожирения, но очутилась к концу сеанса в его объятиях на диване, да еще он потребовал с нее двойной гонорар и успел ей внушить, чтобы она заплатила не препираясь. Хотя, с другой стороны, похудеть подруга все-таки похудела и нисколько не раскаивалась. Транквилизатор, который добавили мне в капельницу, начинает действовать, и я засыпаю.

— Так, гипнотерапия не помогла, — сказал доктор Мак-Грегор, зайдя к Анетте в отделение специальной терапии, куда ее перевели. — Я бегло прослушал ваши записи. Полагаю, что Питер в этой бригаде надолго не останется. Вот к чему приводит вся эта так называемая нетрадиционная медицина.

— Не понимаю, как можно бегло прослушать запись, — удивилась Анетта. — Либо вы ее слушаете, либо нет. У меня еще одна готова, можете и эту пропустить мимо ушей.

Доктор Мак-Грегор унес пленку с собой.

— Я стараюсь не думать про доктора Рею и доктора Германа Маркса, потому что от них у меня давление подскакивает до самого потолка. Воры, убийцы, извращенцы, пожиратели новорожденных! Губители чужой любви. Лилит и Сатурн. В мифологии Рея — жена Сатурна. В книге по теотерапии — Спайсер прислал ее мне сюда в больницу без всякой просьбы с моей стороны, что бы это значило? — титульный лист с дарственной надписью Реи отсутствует, но зато отмечено еще несколько мест там, где говорится о богине Рее. Если я смотрю на монитор, показывающий мое давление, мне иногда удается сосредоточить волю и взять себя в руки — не могу этого выразить другими словами — и не давать ему подниматься. Но, к сожалению, у меня не получается одновременно смотреть на монитор и читать. От этого, наверно, я прочла так мало. Я только время от времени рискую бросить взгляд на страницу.

«Неудержима тяга богини Реи к распространению божественных тайн, — читаю я. — Шаманизм, старушечья склонность заботиться о скрытой молодой страсти других; Рея подавляет окружающих избытком любви; чем меньше любви она получает, тем больше дает. Самое неблагоприятное для нее время — середина зимы». Отлично. Сейчас как раз наступают холодные, темные месяцы. «До эллинистической маскулинизации — под которой мы понимаем установление культа греческих богов на месте прежних языческих — Рея была Универсальной Великой Богиней-Матерью, она владела всей Вселенной, не нуждаясь в покровительстве супруга». То есть, иными словами, она вполне может обойтись без своего Сатурна. Надо же мне было так вляпаться: не поладить с Великой Богиней-Матерью! У других вон мужья уходят к обыкновенным рядовым психотерапевтам. А может быть, то, что Спайсер делал со мной, вся эта лабуда с деревом и углублением на вершине горы, это и есть эллинистическая маскулинизация? Подавление женского начала? Элинор Уоттс не захотела бы переезжать на Белла-Крезент, знай она, что там с ревом носятся в воздухе архетипы, захватывая и крутя нас всех в своем могучем вихре.

Давление мое все никак не снижается. После визита Питера Пана стало еще только хуже. Я могу с минуты на минуту умереть от инсульта, о чем они тут старательно умалчивают. Меня перевели в отделение специальной терапии, но пока еще не интенсивной.

* * *

Гильда родила мальчика в здешнем родильном отделении, этажом ниже. Хороший здоровенький ребенок. Оба чувствуют себя прекрасно. Сегодня утром Гильда подошла к порогу моей палаты, постояла и помахала мне рукой. На ней был ярко-синий халат, и это в сочетании с рыжими волосами благодаря отражению создавало эффект как бы лилового нимба. Синий цвет и оранжевый дают вместе лиловый. Или фиолетовый? Ребеночка она с собой не принесла. Жаль, хотелось бы взглянуть. Гильда проявляет тактичность. И совершенно напрасно. Ее ребенок немножко и мой, как мой был немножко и ее. И я за нее горжусь. Так что зря она обо мне волнуется, правда-правда. В мире не было и нет лучшей подруги, чем Гильда, и если уж у кого-то должен был родиться ребенок, когда у меня не родился, то пусть по крайней мере это будет у нее.

— Я полагаю, что миссис Хоррокс уже можно перевести в легкую терапию, — сказал доктор Мак-Грегор. — Ее состояние заметно улучшилось. Интересно, чему мы этим обязаны?

— Я оставляю вам пленку, где вы найдете объяснение, — ответила Анетта. — Только вы все равно, конечно, не поверите.

Сегодня днем я вдруг почувствовала, что мне окончательно осточертели всякие капельницы и трубки и я больше ни минуты не могу выносить все эти экраны, терминалы и подкладные судна, и, когда сестры были заняты другими делами, я вытянула провода, содрала манжеты, отключила капельницу, поднялась с кровати и пошла в палатную ванную. Я чувствовала ужасную слабость, а мои бедные босые ножки на белом кафельном полу казались почти совсем прозрачными. Я-то помнила их крепкими, здоровыми и розовыми. Что поделаешь, все меняется. Я встала под душ. Вода текла по волосам, по лицу, по плечам и груди, по втянутому животу и отощавшему лону. Полотенца не оказалось, пришлось выйти в палату мокрой. Сестры Маккензи и Смайли вытерли меня — полученные ими инструкции не волновать больную пришли в заметное противоречие с естественным соблазном дать ей хорошенько носком туфли по лодыжке — и уложили обратно в кровать, снова подключив к аппаратуре. Манжет тонометра сразу автоматически надулся, на экране высветилось: частота пульса — 70, давление — 120 на 80. Идеально. Сестра Маккензи стукнула по экрану линейкой, цифры дрогнули, но устояли. Сестра Смайли отключила весь агрегат и включила снова, иногда это помогает. Манжет опять вспух и показал пульс 75, давление 125 на 85. Дополнительные пятерки, без сомнения, отразили мою реакцию на сестринское неверие. Пришла полюбоваться дежурная сестра; потом — старшая. Регистраторша объявилась только двенадцать часов спустя, но в больницах столько дурных новостей, что на хорошие просто не хватает времени. Через пару дней я могу собираться домой.