Семь крестов - Николай Прокошев

Одет он был в роскошную с черными вкраплениями бельковую мантию, пурпурную, расшитую золотыми нитями робу[144], узкие шерстяные чулки и ярко-красные шнурованные высокие башмаки. Голову герцога от холода спасал лихо сдвинутый набок темный меховой берет с прикрепленной к нему алмазной брошью в виде именного вензеля правителя. Рядом сидели две пятнистые борзые, чуть поодаль, подобострастно склонившись, стояли придворные, готовые выполнить любую просьбу повелителя.

– Пожалуй, – ровным, мягким, даже тихим голосом Иоанн поприветствовал Пса на плохом средненемецком языке. – Я звать Жан. Ты как?

– Я зв… – полубрат тоже почти зашептал. – Меня зовут Гектор, ваше сиятельство. Я прибыл от имени Верховного магистра святого смиренного Немецкого ордена под заступничеством…

– Молча. Дела ждать завтра. Сегодня – праздник. Я получать новый доспех. Потому пир на вечер. Есть, пить, плясать. Любишь?

– Э-э, любил когда-то, ваша светлость. Сейчас мне, по правде признаться, не до этого. Война… другие трудности.

– Война, человек, есть не трудность. Война – событие. От событие не увернуться. Жизнь – событие. Смерть – событие. Обед – событие. Увидеть жук – событие. Не трудность. Трудность придумать человек, хочет жалеть себя. Бог жалеет. Ты не жалей. Время – веревка событий. Ты между ними. Трудности нет.

– Занятная философия, ваше высочество. Несомненно, вы правы.

– Правда нет – каждый свой правда. Хорошо. До вечера ты отдых. Говорить потом.

Гостевые покои находились на втором этаже резиденции. У окна в углу, немного отодвинутая от стены, стояла просторная кровать, скрытая широким узорчатым пологом. Сбоку от кровати – высокое кресло с двумя ступеньками, заваленное небольшими нарядными подушками. Камин, чей колпак пребывал во власти двух скульптур – бородатого мужчины и женщины с виноградом, натопили так, что стало даже жарко.

Знаменитые фламандские шпалеры, стоившие в Кёнигсберге дороже крестьян, скрывали почти все настенное пространство. Пол устилали красивые шерстяные ковры, как раз такие, какие Анна хотела приобрести в спальню. Перед тем как лечь немножко отдохнуть до вечера, Пес еще раз вдохнул полной грудью – роскошный аромат, исходивший от засушенных веточек розмарина и цветков лаванды, бережно разложенных по комнате, превосходно способствовал здоровому сну.

За окнами уже стемнело, когда дворецкий разбудил Гектора. Гости должны были собраться с минуты на минуту. Ополоснувшись в тазике с теплой водой и хорошенько вытершись, прусс слегка занервничал. Память перенесла его в те, казалось, давно забытые времена, когда он гулял напропалую в сомнительных компаниях. Рано или поздно, опасался Пес, такое могло повториться. Главное, удержать себя в руках и не хватить лишнего, чтобы не опозорить орден. Кружку пива и кубок вина, не более.

Рыцарский зал отлично подготовили к пиру: повсеместно развесили геральдическое герцогское шитье и портреты правящей бургундской семьи, установили широченные двойные столы, накрытые вдвое сложенными скатертями. Перед трапезным местом Жана настраивали в последний раз инструменты музыканты, пажи добавляли остатки дорогой посуды в дрессуары[145].

Псу, как важному гостю, отвели место за главным столом по левую руку на самом краю, ближе к герцогине Маргарите. Около нее также сидел отпрыск правящей четы – как две капли воды похожий на отца, пятнадцатилетний мальчик по имени Филипп. По сосредоточенному взгляду становилось ясно, что сын унаследовал лучшие качества отца. Вскоре люд начал заполнять залу.

Купцов было видно сразу по их раздвоенным бородам, черным войлочным шляпам и кошелькам, болтавшимся на поясах. Впереди шли важные осанистые дворяне – виконты, графы, маркизы. Им личная прислуга прокладывала дорогу, отодвигала стулья и зорко следила за их нуждами. Как дома себя чувствовали представители духовенства, особенно епископ – седовласый сгорбленный старичок ворчал на всех вокруг, будучи чем-то недовольным. А городским чиновникам, хохочущим, упитанным, с особыми золотыми цепями, вообще выделили отдельное место.

Как только все расселись, протрубили первый раз. Глашатай объявил, судя по взволнованному тону, нечто очень важное. И в самом деле, через минуту на трон взошел Иоанн. Герцог блистал в новом доспехе. Изумительное изделие выглядело полностью золотым, хотя, скорее всего, это была позолота. Сине-желтые диагональные бургундские полосы на панцире выделялись удивительно четко, будто ангел приложил руку, нанося их.

На груди красовался крест Святого Андрея, символ Жана. Красного цвета крест обрамлялся алмазами, жемчугами, рубинами, изумрудами и сапфирами. Этот доспех мог одним махом решить все проблемы ордена, если б его заложить ростовщикам. Отовсюду доносились удивленные возгласы и восторженные восклицания в честь Иоанна Бесстрашного.

Второй зов труб возвестил «воду». Прислуга внесла кувшины и полотенца. Вытерев руки и лица, присутствующие приготовились к знатному ужину. Перед основной трапезой гостям предложили отведать для начала сладких фруктов: китайских яблок[146], виданных Псом лишь однажды в одном из египетских манускриптов во время обучения в семинарии, еще слив, дыни, неких желтых гладких гнутых палочек, груш, черники и рябины.

В центре залы на двух длинных столах кухмейстеры нарезали мясо и хлеб, затем кушанья сервировались по тарелкам и разносились пирующим, которые, выбрав то или иное блюдо, удовлетворенно кивали. Дворецкий распоряжался порядком подачи на столы не только привычных блюд из куропаток, крольчатины, косули, форели, угря, но и приготовленных специально для торжественного случая павлина, выпи, моллюсков и акулы. Выпечка была обильно представлена пирогами, фаршированными грибами и луком, капустой и яйцом, рисом и чесноком. К мясным и рыбным блюдам полагались соусы на основе петрушки, сыра, земляники, меда.

Позади пирующих сновали виночерпии, внимательно следя за пустыми кубками. Дополнительное освещение обеспечивалось множеством свечей и факелов, которые держали слуги, неподвижно замершие у стен. Чтобы скрасить трапезу и заглушить шамкающий, хрустящий, чавкающий звук людских челюстей, музыканты перешли ко второму отделению. Первое, в котором господствовали задорные флейты и жизнерадостные виолы, уступило место зычным тамбуринам и воинственным волынкам.

Смене музыки сопутствовала интермедия, разыгранная фиглярами и мимами прямо на столах, за которыми ели, оттого мебель и была столь громоздкой, чтобы размещать на себе целые труппы шутов. Там, где расположилось духовенство, показывали сцену, как три папы душили друг друга в борьбе за власть. Купцам и магистрату изображали сюжеты, как они колесили по миру с овцами в обнимку, разбрасывая деньги по земле, а на месте рассыпанных монет тут же вырастали демоны и черти.

Зрелище настолько развеселило Гектора, что он едва не подавился рыбьей костью. Однако веселый настрой быстро улетучился, стоило пруссу взглянуть в сторону аристократии. Их раззадоривали представлением совсем не радостным для полубрата. Улыбка быстро исчезла, а кусок не полез в горло. На столе вельмож проходила Танненбергская битва.