Семь крестов - Николай Прокошев

Уже будучи дома, серый брат забросил в оба очага весь запас дров, что смог найти на кухне. Анна с восхищением продолжала описывать праздничную мессу, даже когда Гектор, у коего зуб на зуб не попадал, укутался с ног до головы в три пуховых одеяла и тихонько заснул.

Наутро, вспомнив дядины слова о том, что лучше больше времени проводить с семьей, Пес слетал в крепость и бессовестно притворился простывшим на вчерашнем морозе. Фон Плотке отпустил полубрата лечиться, но строго наказал быть в полной боеготовности, если, не приведи Господь, придется встать на защиту города или самим двинуться на врага.

Впервые за полтора года целый месяц, весь январь, дворянин пробыл с близкими. Единственный раз он вышел из «Ворона» перед самым Новым годом, чтобы сдержать обещание и купить жене самое лучшее в Кёнигсберге кольцо. Годовщины ждать не хотелось, тем более и денежки водились – гроссмейстер щедро одарил героев войны еще в Мариенбурге.

Колечко Пес присмотрел во время адвента – ювелир Циммерман божился, что во всей Пруссии не сыскать украшения, хотя бы отдаленно напоминавшего это. Два золотых обруча меж собой скреплялись третьим с драгоценными камнями, на внешней стороне прилежнейшей гравировкой изображались мудреные переплетения заморских животных и растений, а венчала подарок черная блестящая жемчужина размером почти с перепелиное яйцо.

В тот момент, когда Гектор преподнес ей обещанное кольцо, молодая хозяйка выговаривала Матиасу за то, что парень вступил в словесную перепалку с постояльцем. С ее слов, нужно было вежливо извиниться и выполнить все требования гостя. Не веря своим глазам, взвизгнув от восторга, Анна бросилась в объятия к мужу, а тот подал знак Матиасу, что слуге пора исчезнуть.

На тридцать дней жизнь четы Бронте успокоилась: ее не разрывали ни разногласия государств, ни мор в округе, ни стрельба из ручных бомбард. Но любому спокойствию рано или поздно приходит конец. И такое бывает связано не только с отъездом докучавшей две недели надоедливой комиссии.

В воскресенье, в день святого Блаза, 3 февраля 1411 года, в «Медный ворон» из крепости прискакал кнехт Пауль со срочной депешей для Пса. Удивленно переглянувшись с домочадцами, прусс немедля отправился в замок. В конвентхаузе собрался весь капитул, разделенный настроением на два лагеря. Одни рыцари радовались, другие ходили чернее грозовой тучи.

Выяснилось, что второго дня в Торне был заключен мир с Ягайло. Поводом для радости служил тот факт, что поляк не сумел полностью воспользоваться победой и не смог навязать ордену свою волю касательно завоеванных территорий. Королю отходила лишь Добжиньская земля, а Самагития, главное яблоко раздора, отдавалась ему и Витовту исключительно в пожизненное пользование. То есть как только оба брата умрут, земля снова должна вернуться тевтонам.

Кроме того, орден давал клятву никогда не поднимать оружие против польской короны и обещал передать Владиславу часть своего вооружения. И все бы ничего, да вот контрибуция и выкуп нескольких тысяч человек по договору составляли шесть миллионов богемских грошей[141]. Именно это обстоятельство удручало более прагматичных членов собрания, включая насупленного маршала. Но Гектора интересовало совсем другое. Его вызвали за тем, чтобы вручить письмо от самого гохмейстера.

Фон Плауэн просил прусса как можно быстрее явиться в Торн, потому что для него есть одно очень важное поручение. Приписка внизу гласила: «И захвати с собой пару бочек кёнигсбергских ворон».

Кроме как в Пруссии, соленых ворон не подавали больше ни в одной стране Европы. В каждом трактире имелся свой рецепт по засолке и хранению этого лакомства. Если верить отзывам заезжих, то самые лучшие вороны, мясистые и притом нежилистые, водились именно в Кёнигсберге. Бальтазар приказал выкатить из закромов, запертых на самые крепкие замки, две бочки редкого яства и погрузить их в крытую повозку. Попрощавшись с женой и хозяином таверны, Пес вместе с Матиасом отправился на встречу с главой ордена.

Мороз не щадил никого. Зима выдалась на удивление лютой. Конечно, не такой, как в 1392 году, когда лодки повмерзали в заливы, но уже прямо на выезде из города у Лаакена припорошенные снегом лежали трупы окоченевших собак. Матиас между делом заметил, что, пока они доедут, вороны в бочках смерзнутся комками, хотя однажды комтур фон Пицценау угощал его оттаявшими птицами, так они показались мальчишке еще вкуснее. Потом он даже стал специально замораживать их на недельку.

Пока окончательно не замело дороги, следовало поторапливаться. Да уж, задал Генрих задачу – Торн в два раза дальше, чем Мариенбург. Какая у полубрата может быть чрезвычайная миссия? Что, попросить больше некого? Ворон каких-то потребовал, пришлось повозку запрягать. Так бы куда раньше добрались.

Но магистру нельзя отказывать, коли попросил, у него, должно быть, имелся серьезный повод. А может статься, у них такой пурги нет и в помине. Занятый подобными размышлениями, Пес не заметил, как правивший уже двенадцать часов кряду Матиас задремал и едва не рухнул с облучка в сугроб. Прусс успел вовремя подхватить парнишку и сам взял вожжи.

Первая остановка произошла в Бранденбурге. Напоив и накормив лошадей и немного отдохнув, ездоки с великой неохотой снова выбрались на свирепую метель. Изредка навстречу попадались другие путешественники: либо сумасбродные удальцы, либо спешившие по неотложным делам.

Тусклые огоньки едва различались в бурлящем снежном пологе, лиц седоков видно не было – все до самой макушки закутывались в шубы и пухлые мантии с высокими стоячими воротниками. Через неделю путники добрались только до Фрауэнберга, или Фромборка, города, где через много лет будет жить знаменитый Копперник.

Лежа на мягкой перине, Гектор вдруг вспомнил, что из-за последних событий мысль о падении Пруссии напрочь вылетела у него из головы. Пройдет всего лишь какой-то век, и распоряжаться его родиной и жить на прусской земле станут поляки. Рассказывать ли магистру? Но даже если на секунду допустить, что он поверит, будет ли глава тевтонов рад такому известию? Раскрыть правду – значит, угробить все надежды ордена на реванш. В любом случае, крах неизбежен. Не сегодня, так завтра.

Надо срочно выходить из корпорации, чтобы не тащить бремя гнетущих размышлений. С одной стороны, магистр имел право знать, с другой – кто он, Пес, такой, чтобы лишать права на веру и надежду такого великого человека, как Генрих фон Плауэн? Впереди еще целых пятьдесят лет хрупкого мира – не этого ли, часом, заслужили рыцари во Христе? Ну вот, бесстрашный воин, дожился. Было время, когда проклинал захватчиков и узурпаторов, а теперь взялся жалеть.

В дальнейшем переезд прошел более-менее благополучно, если не принимать во внимание, что одна из лошадей в упряжке сломала ногу в дорожной яме недалеко от оврага, где их когда-то застал врасплох Томас со своей шайкой. Кобылу пришлось забить, а после искать ей замену в уже знакомом городке Фишау.

Другая неприятность случилась, стоило друзьям отъехать от Мариенбурга, на Кульмском тракте. Там повозку с уставшими лошадьми атаковали голодные волки. Стая настойчиво преследовала бедных животных с замерзшими седоками. У жеребцов еще были силы удвоить ход, но хищники, гонимые холодом и предвкушением скорой добычи, норовили попасть под копыта, чтобы прервать гонку, и вцепиться в бок одного из коней. Матиас сделался белее снега и лишь неустанно бормотал молитвы, в то время как Гектор, проворно орудуя рогатиной, отгонял безжалостных лесных тварей.