Екатерина Арагонская. Истинная королева - Элисон Уэйр

– О ваша милость, дорогая моя, что случилось? – Сильные, ловкие руки обняли Екатерину.

Сквозь всхлипы и слезы та выдала все: крах имперского союза, унизительное возвышение Генри Фицроя, ее бесплодие, охлаждение к ней Генриха, а теперь еще и неизбежное расставание с Марией.

– И вас я теперь тоже потеряю! – завершила она свои жалобы.

– Мадам, мне очень жаль. Я знаю, каково это – когда мать разлучают с ребенком. Но послушайте. Я осознаю, какую честь оказываете мне король и вы, и клянусь вам спасением своей души, что буду заботиться о принцессе как нельзя лучше. Стану ей вместо матери и прослежу за тем, чтобы она регулярно писала вам. И буду привозить ее ко двору всякий раз, когда позволит его величество. Буду делать все, что делает хорошая мать, не сомневайтесь. Дорогая мадам, не плачьте. Бог посылает нам трудности, чтобы испытать нашу веру. Не забывайте, путь в Царствие Небесное покрыт терниями.

– Вы, Маргарет, мой самый лучший друг. – Екатерина обняла ее. – Для меня настоящее утешение то, что с Марией будете именно вы. Но знаете, я думаю, это все происки кардинала. Он старается настроить короля против меня, потому что боится моего влияния. Я во всем вижу руку Уолси. – Екатерина встала и, не в силах успокоиться, начала мерить шагами комнату. – Мы можем сохранить дружеские отношения с императором, даже если он женится на Изабелле Португальской, и это было бы мудро, потому что у Англии много важных торговых связей с подвластными ему странами. Но Уолси нужно разрушить этот союз: он любит французов и никогда не простит императору, что не стал папой. Он внушает королю идею сделать Фицроя своим наследником, даже вложил Генриху в голову, что можно женить мальчика на Марии, а ведь она ему сводная сестра! Теперь Уолси знает, что после Генриха королевой станет Мария, и боится моего влияния на дочь, поэтому хочет разлучить нас.

Маргарет нахмурилась:

– Мадам, я не могу обсуждать такие дела. Я бы только посоветовала вам не ссориться с Уолси. Он может оказаться грозным противником, если его разозлить. Помните, что случилось с Бекингемом.

– Мне этого никогда не забыть. Не беспокойтесь, я буду осторожна.

Но Екатерина знала, каким коварным может быть кардинал. С того дня, когда девять лет назад Генрих бросил завистливый взгляд на великолепие Хэмптон-Корта, он больше никогда не выказывал ревности к обширным владениям Уолси. Однако в последнее время у Екатерины сложилось впечатление, что короля все же начинают беспокоить растущее богатство и непомерная власть кардинала. Генрих теперь уже не тот наивный молодой правитель, которого наставлял Уолси, он стал зрелым мужем в середине четвертого десятка, набрался опыта в управлении государством и осознал свое особое положение. Во время визита в Хэмптон-Корт Генрих впервые отпустил замечание по поводу бьющей в глаза роскоши этого потрясающего дворца.

– Томас, вы затмеваете великолепием своего государя! – воскликнул он, хлопая Уолси по спине.

– Это только кстати, – с видимой неловкостью поспешил ответить кардинал, – что слуга вашего величества является отражением более яркого великолепия своего короля!

– Правда? – Генрих прищурился. – Скажите мне, какой из моих дворцов великолепнее этого?

Он обвел рукой прекрасные гобелены, вычурный позолоченный лепной фриз с резвящимися херувимами, сверкающее стеклами окно эркера и обилие золотой посуды на буфете.

Уолси начал торопливо превозносить красоты Гринвича и Ричмонда, и больше ничего сказано не было. Однако через неделю Генрих пришел в покои Екатерины, сияя широкой улыбкой и с дарственной на Хэмптон-Корт в руках. Кардинал, без сомнения, понял, что настал миг принести жертву, и преподнес своему господину дворец.

Екатерина усмотрела в этом начало конца Уолси, но она ошиблась. Что бы там ни было, а передача Хэмптон-Корта показала Генриху, как предан ему кардинал, и привязанность короля к старому другу только выросла.

– Был ли хоть один король так благословлен слугами? – повторял Генрих.

Уолси не прогадал.

Кардинал пришел к Екатерине – весь шуршание красной мантии и низкопоклонство.

– Мадам, король просил меня помочь вам с руководством для леди Солсбери относительно режима дня, которому будет следовать принцесса в Ладлоу.

Не дожидаясь приглашения, он сел за стол и достал из толстой кожаной сумы, которую всегда носил с собой, бумагу, перо и чернила.

Екатерина обуздала свои чувства. Она была матерью Марии, и ей решать, что хорошо для дочери.

– Относительно этого предмета, господин мой кардинал, я бы хотела, чтобы леди Солсбери обратила самое чуткое внимание на достойное образование принцессы и воспитание добродетелей. Мы с леди Солсбери придерживаемся по этому поводу одного мнения, и я расскажу вам о режиме дня. Мы уже обсудили его, осталось лишь занести на бумагу. Вы сделаете это?

– Я бы посоветовал… – Уолси нахмурился.

– В этом нет необходимости, – перебила его Екатерина. – Все уже решено. Принцесса будет много времени проводить на свежем воздухе и гулять в саду, чтобы быть здоровой и не скучать. Она будет заниматься музыкой, но не слишком долго, дабы не утомляться, а также продолжит изучение латыни и французского, однако уроки не должны быть изнурительными. Мария любит танцевать, и у нее должно хватать времени на это.

Уолси начал делать записи своим корявым почерком. Екатерина ждала, пока кончик пера не перестанет скрипеть, и старалась припомнить все то множество распоряжений, которые отдала по поводу Марии за прошедшие годы, считая само собой разумеющимся, что и дальше будет продолжать следить за ее воспитанием. Теперь Екатерина теряла влияние на жизнь дочери. И как же ей будет этого не хватать! Чрезвычайно важно было сделать так, чтобы ее дитя и в разлуке с ней ни в чем не нуждалось.

– Что касается пищи, пусть она будет простой, хорошо приготовленной, подается под приятную беседу и в достойной манере. Ее комнаты, одежда и все прочие вещи должны содержаться в чистоте и порядке, как подобает такой высокочтимой принцессе. Нигде рядом с ней не должно быть нечистых запахов, и ее слуги обязаны вести себя благоразумно, добродетельно и смиренно, обращаться к принцессе почтительно и скромно.

Екатерина решила, что позаботилась обо всем. Наверняка вспомнится что-нибудь еще, но тогда она сможет написать Маргарет, и ее пожелания, несомненно, будут безропотно приняты к исполнению. Мнением Уолси о своих распоряжениях она не поинтересовалась. Это ее дело, и кардинал здесь лишь для того, чтобы изложить ее указания на письме.

– Это все, господин мой кардинал, – заключила она.

В конце августа все было готово для переезда Марии из Ричмонда в Ладлоу. Генрих и Екатерина провожали дочь верхом до королевского охотничьего домика в Кингс-Лэнгли в Хартфордшире и там распрощались с ней. Екатерина страшилась этого момента – как бы не устроить сцену и не разреветься на глазах у всех. Но когда настала ее очередь в последний раз заключить Марию в объятия, она, видя радостное возбуждение дочери, предвкушавшей это новое, взрослое приключение, приободрилась, заставила себя улыбнуться и от души благословила ее. Потом Екатерина стояла рядом с Генрихом и следила за тем, как длинный кортеж трогается в путь на запад; она не сводила с него глаз, пока носилки с бесценным грузом не скрылись из виду на утопавшей в листве проезжей дороге.