Екатерина Арагонская. Истинная королева - Элисон Уэйр

Теперь от нее потребуется проявить стойкость. Это ведь ненадолго. До Рождества всего четыре месяца, а тогда Генрих наверняка призовет Марию ко двору. Всего каких-то пятнадцать недель. Она сможет вынести это.

В тот вечер за ужином в Кингс-Лэнгли Екатерина начала прощупывать тему:

– Мария ведь приедет ко двору в Рождество, да?

– Нет, Кейт, будет еще слишком рано, – твердо ответил Генрих. – Это только расстроит ее.

– Генрих, она уехала три часа назад, а мне уже трудно переносить разлуку. Мария – дитя, и ей нужна мать. Позвольте ей приехать на Рождество, прошу вас! – Екатерина слышала отчаянные нотки в своем голосе.

– Кейт, она принцесса и наследница этого королевства. Не может же она вечно цепляться за материнскую юбку, к тому же вам лучше других должно быть известно, что большинство принцесс покидают своих матерей в очень юном возрасте. И многие королевы их больше никогда не видят. Вы должны свыкнуться с этим, как и я смиряюсь. Мария ведь и моя дочь тоже. Но я распоряжусь, чтобы она провела Рождество так же торжественно, как если бы находилась при дворе. Пусть получит все радости этого дня. А мы должны радоваться за нее и научиться давать ей волю.

Екатерина сдалась: было ясно, что дальнейшие споры бесполезны. «Я Терпеливая Гризельда, – подумала она. – Люблю своего мужа, что бы он со мной ни делал, а это наихудший удар из всех, какие он мне наносил. Он забрал у меня дочь, не понимая, какая это мука для меня. И вновь я чувствую, что это сделано в наказание. Я не родила ему сына, а потому лишена всего, что придавало смысл моему существованию, – единственного ребенка, тела мужа, союза, который так много для меня значил, и гордости. При этом я продолжаю любить его».

Генрих собирался на охоту, но Екатерина решила не сопровождать мужа. С его разрешения, которое он дал ей с большой готовностью, она отправилась искать утешения для своей израненной души в аббатство Уоберн. Аббат Роберт и его белые братья приняли королеву сердечно и выделили ей комнату в гостевом доме – просто обставленную, чистую и светлую. К ней примыкала небольшая часовня, и Екатерина много часов провела в молитвах о даровании сил и смирения.

Потом случилось то, чего она боялась: пришло письмо от Маргарет Поул с сообщением о болезни Марии.

Екатерина перестала дышать. Нет! Нет! Этого не может быть, только не сейчас, когда она разлучена с любимой дочерью. Желание проскакать галопом через всю Англию и оказаться рядом с Марией было почти невыносимым и стало утихать, только когда гонец привез известие о том, что принцесса пошла на поправку. Екатерина отправляла Марии письмо за письмом, изливая в этих посланиях свою любовь и тревогу, рассказывая о том, как тяжело переносит ее отсутствие.

Большой радостью были для матери письма самой Марии, составленные с большой тщательностью и поступавшие с такой же регулярностью, с какой стрелки часов обходят циферблат. Не менее радовали ее и приложенные листки с письменными упражнениями, даже если в них содержалось по несколько простительных ошибок. Было ясно, что Мария продолжает жадно искать во всем материнского одобрения и постоянно думает о ней. Эта мысль проливалась бальзамом на страдающую душу Екатерины.

Казна Генриха пустела, но он продолжал без счета швырять деньги на придворные развлечения. Турниров устраивали не так много, но он настоял на том, чтобы один состоялся в четверг на Масленой неделе, хотя погода обещала быть холодной. Такие незначительные неудобства не заботили короля. Подмораживало, и Екатерине вовсе не улыбалось долгие часы сидеть на королевском балконе, наблюдая, как король и другие рыцари преломляют копья и сходятся врукопашную. Но возражать было бессмысленно. Генрих хотел, чтобы она присутствовала и болела за него. А он, как много раз бывало прежде, наденет символ ее благосклонности и будет сражаться за ее честь. Это она ценила и, учитывая, что их брак стал одной видимостью, не хотела упустить случай побыть в центре внимания.

Фрейлины надели на Екатерину самое теплое платье и киртл с подбитыми мехом рукавами, а сверху – просторную шерстяную накидку на собольем меху. Голову защищал белый меховой чепец и капюшон накидки. Выйдя на улицу, к турнирной площадке, она надела плотные, украшенные вышивкой перчатки на толстой подкладке. Бланш де Варгас вышла чуть раньше, чтобы заботливо положить завернутый в ткань нагретый кирпич рядом с подставкой для ног, а когда королева прибыла на балкон, то обнаружила рядом со своим креслом весело пылавшую жаровню. Тепло одетые фрейлины собрались вокруг нее, пар от их дыхания туманил воздух.

Ждать начала аплодисментов и приветственных криков пришлось недолго. Появился Генрих в великолепном турнирном костюме из золотой и серебряной парчи, расшитой золотом. Екатерина разглядела на шелке изображение сердца, охваченного пламенем, а над ним слова: «Признаться не осмелюсь». И похолодела не только от пронизывающей февральской стужи.

Конечно, это ничего не значит – всего лишь метафора, как и девиз, который красовался на попоне коня Генриха на другом турнире. Когда это было, года четыре назад? И в тот раз никаких оснований для тревоги не оказалось. И почему она сейчас должна его подозревать? «Будь разумной! – увещевала себя Екатерина. – Это ерунда!»

Умер от лихорадки лорд Уиллоуби.

Екатерина уронила письмо из Гримсторпа на колени. Неровный почерк Марии выдавал глубину ее горя. «Я не могу есть, выпиваю лишь немного вина, – писала она. – Почти не сплю. Если Бог призовет меня последовать за ним, я пойду с радостью». Екатерина попыталась представить себе, что бы она почувствовала, если бы умер Генрих. Мир перестал бы существовать для нее, это точно, и она не беспокоилась бы о том, что с ней произойдет дальше. Но другие люди тревожились бы о ней, как сейчас ее саму волновала судьба Марии.

Екатерине хотелось только одного – утешить свою подругу. Все последние годы они не прерывали переписки – отправляли друг другу теплые остроумные послания с рассказами о повседневной жизни и детях. Мария трижды приезжала ко двору, но она потеряла еще одного сына, Франциска, и после этого ушла с головой в свою жизнь в Линкольншире, так что Екатерина не видела подругу уже два года.

– Я бы хотела съездить к ней, – сказала Екатерина Генриху, услышав печальные новости. – Риска заразиться нет. Лорд Уиллоуби умер далеко от дома, во время посещения Саффолка. Мария, к ее большому сожалению, не была с ним рядом.

Стоял октябрь, двор находился в Графтоне – новом дворце Генриха в Нортгемптоншире. Здесь завершался объезд королевства, начатый в Сассексе. Между супругами царил мир, и Екатерина почти позабыла свое февральское беспокойство по поводу девиза. «Какая чепуха! – подумала она, вспоминая свое тогдашнее смятение. – Марии пришлось гораздо хуже». Не стоит преувеличивать опасность, важно всегда соблюдать меру.

– Это не так уж далеко, – отозвался Генрих, – но Марии могут быть в тягость хлопоты, связанные с королевским визитом.

– Я поеду как частное лицо. Пожалуйста, отпустите меня.