Как блудный муж по грибы ходил - Юрий Поляков

– А, Витенька! Здравствуй! – весело отзывались мужички, брали ему пиво и, наклонясь, тщательно отсчитывали сдачу.

Олега удивляли две вещи. Во-первых, у инвалида всегда водились деньги, даже иной раз крупные купюры. Во-вторых, мужички, сами во время пивных разговоров именовавшие друг друга по имени-отчеству, инвалида называли, как мальчика, Витенькой. А ведь он был явно старше многих из них и даже воевал, судя по увечью и медали «За отвагу», которую прикреплял к груди только на майские праздники. Впрочем, такое обращение не было панибратством, а, напротив, являлось особым, простоватым выражением мужской чуткости и уважительности. Согласитесь, звать по имени-отчеству человеческий обрубок, напоминающий бюстик, поставленный на колесики, – есть в этом какая-то глумливость и издевательность, не свойственная русскому человеку. А «Витенька» – это как раз по-доброму, с уважением…

Инвалид, кстати, никогда не благодарил за любезность, принимал хмуро пивосдачу и, отталкиваясь одной рукой, отъезжал к заборчику, ставил кружку на асфальт, и казалось, что вся земля – его, Витенькин, стол. Однажды он подъехал как раз в тот момент, когда Труд Валентинович уже забирал у продавщицы свою законную кружку. Олег стоял рядом и плакал. Накануне отец обещал повести его в игрушечный магазин и купить пистонную ленту, а может быть, даже и новый пистолет.

– Честное-пречестное? – переспросил даже маленький Башмаков.

– Честное-пречестное!

И вот вместо игрушечного магазина они оказались возле пивного ларька!

Сначала Олег почувствовал тяжкое табачное дыхание, а потом кто-то похлопал его по плечу. Он обернулся и вдруг столкнулся с инвалидом нос к носу – они оказались одного роста. На Витеньке был довольно опрятный полосатый пиджак с подвернутыми под культи полами, надетый прямо на синюю майку. Широкую, бурую грудь покрывали курчавые волосы. Лицо было тоже бурое, почти коричневое, небритое, а глаза голубые, даже не глаза, а два светлых зияния под мохнатыми пшеничными бровями. Пахло от Витеньки, вопреки ожиданию, не тяжким инвалидным смрадом, а крепким табаком и одеколоном наподобие «Шипра». Витенька улыбнулся, обнажив железные, цвета конфетной фольги зубы, и ребячливо подмигнул Олегу:

– Не плачь, шкет! Видишь, я без ног, а не плачу!

Потом он снова насупился, по своему обыкновению молча толкнул Труда Валентиновича в бок и протянул деньги.

– А-а, Витенька! – обрадовался отец…

– …Ты будешь толкать-то? – сердито спросил Анатолич.

– Что? – очнулся Башмаков и обнаружил себя упершимся руками в багажник бесхозных «Жигулей».

– На счет «три»! – приказал бывший полковник, налегая плечом на стойку между передней и задней дверцами. – Раз. Два. Три-и-и!

И вдруг башмаковское сердце сделало странную мягкую паузу. Возникло какое-то болезненное недоумение, словно за стенкой много лет крутили одну и ту же, ставшую неотъемлемо привычной пластинку и внезапно выключили проигрыватель… Недоумение сменилось ощущением знобящей беспомощности, а затем – ужасом. Сердце, конечно, возобновилось, но страх не отпускал.

– Ты чего? – забеспокоился Анатолич.

– Мне плохо, – прошептал Башмаков, нашаривая под рубашкой сердце и чувствуя, как пригоршня наполняется холодным потом.

Пока ждали «Скорую», вызванную Анатоличем, сердце еще несколько раз спотыкалось, и холодный сумрак опускался на Башмакова, покрывая тело ледяными каплями пота. Олег Трудович сидел прямо на снегу, привалившись спиной к колесу бесхозных «Жигулей», и ожидал смерти. И только когда машина с красным крестом въехала на стоянку, ему вдруг полегчало и он понял, что будет жить.

Молодой врач, наверное, еще студент, был в пальтишке, наброшенном поверх коротенького серого халата. Длинные светлые волосы он носил собранными в хвостик. Доктор присел перед Башмаковым на корточки, хмурясь, пощупал пульс и спросил:

– Что случилось?

– Плохо, – объяснил Анатолич.

– Вижу. Говорить можете?

– Не знаю, – помотал головой Башмаков.

– Та-ак, уже неплохо. Что с вами?

– Сердце…

– Жжет, давит, в лопатку отдает?

– Нет. Просто останавливается. Как проваливается… – начал Башмаков довольно энергично объяснять, но, почувствовав неуместность такой живости, постарался придать голосу скорбную вялость. – Как будто его нет… сердца… и страх…

– Пили накануне? – посветлел врач.

– Немного.

– Утром похмелялись?

– Ну что вы! – вмешался Анатолич. – У нас никак нельзя. У нас хозяин. Заметит – выгонит.

– Раньше с вами такое случалось?

– Никогда.

– Ну что ж, – кивнул врач, – первый звоночек!

Он открыл чемоданчик, вынул ампулу, посмотрел на свет и щелчками изгнал жидкость из узкой горловинки.

– А шприц у вас одноразовый? – тревожно-мнительно спросил Башмаков.

– Конечно. СПИДа боитесь? Это правильно, – похвалил врач, надламывая ампулку. – СПИДа боятся все, а умирают совсем от других болезней. Как вас зовут?

– Олег Трудович, – подсказал Анатолич.

– Трудович? Хм… В первый раз встречаю. Индустриевич был – ущемление грыжи. Алла Пугачева была – внематочная с кровотечением… Другая, конечно, Пугачева – однофамилица. Чкалов был…

– Однофамилец? – полюбопытствовал Анатолич.

– Нет, Чкалов – это у него имя такое. Чкалов Харенович.

– Армянин, наверное? – предположил Анатолич. – У нас в части зампотылу был – Гамлет Отеллович!

– Ты раньше говорил – Гамлет Дездемонович! – удивился Башмаков.

– Да, действительно армянин, – кивнул доктор. – Маляр. Со стремянки упал. Но Трудовича еще ни разу не было. Интересно прямо-таки! Так вот, Олег Трудович, – он почти не глядя вставил иглу в надломленную горловинку, и прозрачный цилиндрик шприца стал наполняться, – это вам первый звоночек! Организм говорит: Олег Трудович, что-то вы ко мне плохо относитесь! Если так будет продолжаться и дальше, – врач встряхнул шприц, поднял иглой вверх, и брызнула тонкая струйка, – то я, организм, за себя, Олег Трудович, не ручаюсь! Понимаете? А лечить, как известно, нужно не саму болезнь, но ее причины. – Он с помощью Анатолича заголил Башмакову зад, смочил ватку в спирту и начал растирать покрывшуюся мурашками ягодицу. – А бельишко у вас, Олег Трудович, тонковато. Знаете, как в народе говорят? Пришел марток – надевай трое порток. Простатитик-то не беспокоит?

– Не беспокоит…

– Меня беспокоит, – сознался Анатолич.

– Оставлю телефончик. Есть очень хороший уролог. Золотой палец!

Врач мгновенно кольнул, и жидкость из цилиндрика исчезла в потемках башмаковской плоти.

– А в больницу его не надо? – спросил Анатолич.

– Зачем? – пожал плечами врач. – Что сейчас в больнице хорошего? Ну, будет Олег Трудович лежать там на сквозняке в коридоре. Пусть лучше дома полежит. Ухаживать есть кому?