Взрослая колыбельная - Юлия Шолох

Как будто это что-то решит.

Ноги не стоят на месте, так и кружат туда-обратно. Туфли хрустят, платье шуршит, а все равно тишина такая, будто ничего нет, кроме наших голосов да сердцебиения.

— Так просто не решить, да? — мягко заговорил он. — Тогда вот что предлагаю — пошли со мной. Ко мне в лесничество. Поживешь немного, отдохнешь, тебе полагается отдых после такого-то дела. Я обещаю, что буду у тебя вместо служанки, и вместо повара, и вместо… вместо кого пожелаешь. Буду все, что прикажешь, делать, а ты только жить да здоровье поправлять. Козу возьму, чтоб молоко было. Курей пяток, чтобы свежие яйца. Перину мягкую тебе привезу. Чего еще хочешь? Говори!

Глаза закрываются и видят как наяву… Как его руки разворачивают тряпицу с брынзой и помидорами, как встряхивают теплое одеяло, которое пахнет им. И поверх всего какой неутолимой жаждой наполняется его лицо, когда он тянется меня поцеловать.

Последнее манит сильней всего.

Я распахиваю глаза.

— Ладно. Пойду с тобой. Но у меня требования, чего я хочу!

Он улыбается со странной смесью боли и торжества.

— Говори! Все, что в моих силах, сделаю. Костьми лягу, но выполню! Только денег не проси, я беден, Катя, может, не нищий, но и не богат. Впервые жалею об этом за последние годы. Не в них ведь счастье, мне и так хватало. А на тебя смотрю и думаю — тебе хотел бы купить все, что только можно купить за деньги.

Насмешил, ей-богу. Я фыркаю от смеха.

— Зато я богата! Я сама могу кого хочешь содержать! Что хочешь себе купить! Собственного дома у меня нет только потому, что я не смогла решить, где бы поселиться. Одежда, побрякушки… пустое все. А насчет обхаживания предложение интересное, лесник. Хорошую обслугу нынче непросто отыскать, справишься ли? Я дама капризная.

Теперь я посмотрю на него. Вдруг испугается да взгляд отведет? Какой же мужик захочет при бабе на побегушках быть?

Но он не отвел, сощурился, а на губах улыбка плавает. Неуловимая, как луч солнца в темной комнате. Как будто он знает что-то, чего не знаю я.

— Все остальное сделаю, колдунья. Клянусь, будешь как княгиня, только пальчиком указывать да криком покрикивать.

Двусмысленно звучит. Кажется, даже краска к щекам прилила. А он все щурится, улыбка все скользит, неуловимая, и сердце — набатом в ушах.

— Завтрак, обед и ужин! Чай по первому требованию. Баню два раза в неделю!

— Как скажешь, колдунья, — кивнул он.

— Не доставать с вопросами.

— Легко.

— Будешь вести себя так, будто я лучше всех. Смотреть с обожанием, говорить с придыханием и мечтать о моей благосклонности.

— Даже напрягаться не придется, — полушутливо-полусерьезно сказал он.

— Мне нужны дети. Двое.

Вот это вылетело само собой. Он сглотнул, а улыбка сползла, обнажая что-то крайне ранимое. Он сейчас как зеркало, в котором мое собственное отражение.

— Тогда я куплю кольца и мы поженимся, колдунья. Дети должны расти в семье, — быстро решает он.

— Очень интересное предложение.

И вздох облегчения, а после — снова плавающая улыбка. И взгляд, как будто он бросился немедленно выполнять все мои только что озвученные требования. Обожающий.

— Я бы позже предложил, сразу все не рискнул, но раз так обстоят дела…

— Только не думай, что я тебя простила! Это не так.

Хорошо хоть, отвернуться сил достало, потому что отпрянуть я не смогу даже ради спасения собственной жизни. Его дыхание слишком завораживает, чтобы уходить далеко. Его близость как свет в ночи, который тянет к себе.

— Катя…

Его шепот после вполне себе саркастической перепалки совсем пронизывал, пробирал до костей.

— Что?

Получилось так же тихо. И чего шептаться, когда вокруг никого?

— Пойдем погуляем?

— Не думай, что я тебя вот так просто взяла и простила, лесник! — с угрозой шепнула я, но тихо, чтобы никто третий не влез.

— Да ты что! И в мыслях не было, колдунья, — клятвенно ответил он, а по голосу слышно — смеется.

— Тогда пойдем. Куда только тут ходить? Народу много, а вокруг глухой лес.

— Позволено ли мне все твои желания выполнять, даже невысказанные?

— То есть еще до их появления?

— Да. Еще до того, как ты сама поняла, чего хочешь.

— Изволь!

— Тогда обязательно прогуляемся. Может, туда, где баня? Вчера и сегодня ее не топили.

То есть там пусто и сухо. Внутри можно спрятаться от лишних глаз и ушей.

— Веди.

Крепко схватив меня за руку, Волин повернулся и пошел в сторону бани, стена которой виднелась за густыми кустами, где уже наливались красным сладким соком ягоды.

Дверь за нами закрылась, оставляя в тесном предбаннике. Тут положено раздеваться, не будем отходить от традиции.

Боги, как я скучала по нему! Не просто по телу — по мечте. Высокомерный мальчишка стал мужчиной, которому можно доверить и свою судьбу, и судьбу детей. Если рискнуть.

А я готова рискнуть, потому что это единственное решение, о котором я думаю без апатии или отвращения.

Рискну! И даже заставлять себя не придется.

А каким стало его тело! Не знаю, бывает ли что-нибудь лучше.

Пальцы дрожат, когда я глажу его кожу, провожу по груди, касаюсь живота, мышцы которого тут же поджимаются.

От его присутствия, близкого, острого, хочется плакать. И я не сдерживаю слезы. Горячие, как кипяток, они текут по щекам и капают на наши руки.

— Я так тебя люблю, Катя, — шепчет он.

И это именно те слова, которых мне не хватало.

— Почаще повторяй.

Хотелось, чтобы голос звучал уверенно и насмешливо, но он срывается и дрожит, слишком серьезный, почти умоляющий.

— Я так тебя люблю, Катя, — послушно повторяет он. — Твои глаза, такие счастливые тогда, до того, как я все испортил, и такие грустные сейчас. Каждый твой взгляд, каждый жест. И как ты морщишь нос, и как высокомерно складываешь губы, когда хочешь сказать гадость. И то, что ты осталась. Великодушие так редко бывает к месту, а твое к месту. Я так люблю тебя, Катенька.

И он наконец целует меня. Соленый поцелуй, дерганый, торопливый.

Он затаскивает меня в баню, темную, пахнущую смолой и травами. Но после уже я заставляю его сесть на полок, держу руками, тяжело дыша, и жду, пока мы немного успокоимся, пока дыхание перестанет рвать грудную клетку.

Он нежен, но держит крепко. Ласкает пальцами, но не разжимая рук, как будто я иначе растаю, уплыву водой между пальцами и никогда не вернусь.