В лесу - Тана Френч

привлекать внимание, выставляя себя или своего ребенка больным. А с этими детьми ничего подобного не делали.

– Значит, тут тоже провал. – Я отодвинул бумаги. Получилось резковато, и несколько листов упало на пол. – Вот удивительно-то. Это дело с самого начала обречено. Проще прямо сейчас отнести его в подвал и взяться за другое, где есть хоть какие-то шансы раскрыть, а то мы просто впустую тратим время.

Запись со звонками Эндрюза закончилась, слышалось шипение – тихое, но раздражающее, но тут Сэм нажал на “стоп”. Кэсси наклонилась и принялась собирать с пола листы бумаги. Все мы надолго замолчали.

* * *

Я размышляю над тем, что тогда думал Сэм. Он не произнес ни слова, но наверняка не мог не заметить, что с нами что-то не так – наша долгая традиция веселых, почти студенческих вечеров прервалась, а атмосфера в кабинете была теперь как в романах Сартра. Возможно, в определенный момент Кэсси рассказала ему обо всем, поплакала у него на плече – впрочем, в этом я сомневаюсь, она всегда была гордой. Наверное, по-прежнему приглашала его на ужин, а про меня сказала, что убитые дети – мое слабое место (что, в сущности, правда), оттого я немного не в себе. Объяснять она умеет так убедительно, что Сэм даже если и не поверил, то от вопросов воздержался.

Остальные тоже заметили перемену, это уж наверняка. Детективы вообще наблюдательны, и разлад меж “сладкой парочкой” вполне тянул на главную новость в отделе. Она облетела всех наших коллег за двадцать четыре часа, дополненная целым ворохом версий и догадок, – не сомневаюсь, что среди предположений было и верное.

А может, все обстояло иначе. Ведь со стороны все выглядело как раньше, инстинкт заставлял нас скрывать, что связь между нами умирает. В какой-то степени это и было тяжелее всего, поскольку наша связь не исчезла бесследно, и в нужные минуты мы ее демонстрировали. Бывало, что долгие, мучительные часы мы не говорили друг другу ни слова, не встречались взглядами, но стоило О’Келли пригрозить, что он заберет у нас Суини и О’Гормана, как мы тут же выдавали наш основной номер: я старательно перечислял причины, по которым без помощников нам не обойтись, а Кэсси возражала – мол, начальство знает, что делает, после чего пожимала плечами и выражала надежду, что журналисты ни о чем не прознают. Все это притворство лишало меня сил. Едва дверь за посторонними закрывалась и мы оставались наедине (или с Сэмом, но он в не счет), наше вынужденное единство исчезало, и я равнодушно отворачивался, чтобы не смотреть на ее бледное, растерянное лицо. Понимаете, я искренне верил, хоть и не понимал механизма, заставившего меня в это поверить, что я причинил ей зло – незаметное, но непростительное. Если бы Кэсси обидела меня, я бы простил ее даже не задумываясь, а вот простить ее за то, что она стала жертвой моей ошибки, я не мог.

* * *

Со дня на день мы ждали результатов анализа крови с моих кроссовок и пятна, которое обнаружили на жертвеннике. Несмотря на мутную рябь в голове, это я помнил отчетливо. Все остальные зацепки пошли прахом, эта осталась последней, и я держался за нее с мрачным отчаяньем. Я был преисполнен уверенности, которая шла наперекор всякой логике, что нам нужно лишь совпадение ДНК, и тогда все остальное встанет на свои места, пазл сложится, разгадка – точнее, обе разгадки – предстанут передо мной, простые и ясные.

Я смутно подозревал, что если это произойдет, то для сравнения нам понадобится ДНК Адама Райана и что детектив Роб, вероятнее всего, навсегда исчезнет в пропитанном скандалом дыме. И тем не менее такая перспектива меня не очень расстраивала. Напротив – иногда я даже ждал этого с тупой радостью. Я понимал, что у меня не хватит ни храбрости, ни сил выпутаться из всей этой каши, а значит, это мой единственный – или, по крайней мере, простейший выход.

Софи, которая любит делать несколько дел одновременно, позвонила мне из машины:

– Я по поводу ДНК, – сказала она, – плохие новости.

– Привет. – Я выпрямился и крутанул кресло, отвернувшись от остальных. – Что там? – Я силился говорить спокойно, но О’Горман перестал насвистывать, а Кэсси, судя по звуку, отложила в сторону документы.

– Образцы крови никуда не годятся, причем оба – и на кроссовках, и на том пятне, которое обнаружила Хелен. – Софи яростно засигналила. – Господи, вот придурок-то, да перестройся ты уже хоть куда-нибудь!.. Ребята из лаборатории просто наизнанку вывернулись, но кровь уже совсем разложилась, анализ не сделаешь. Уж прости, но предупредить я должна.

– Да, – сказал я, помолчав, – с этим делом вообще все так. Спасибо, Софи.

– Что она сказала? – робко спросила сидевшая напротив Кэсси, но я не ответил.

* * *

Вечером, по пути от автобусной остановки до дома, я позвонил Розалинд. Все мои инстинкты упрашивали меня этого не делать – мне и впрямь не хотелось тревожить ее, пока она сама не дозреет до разговора и не выберет удобный ей самой момент, припирать ее к стенке я вовсе не желал, но, кроме нее, у меня никого не осталось.

Она пришла к нам в управление утром в четверг, и я спустился встретить ее, прямо как в первый раз, несколько недель назад. В глубине души я боялся, что в последнюю минуту она передумает и не придет, и когда я увидел ее, сердце у меня забилось быстрее. Закутанная в длинный розовый шарф, она сидела в большом кресле, задумчиво подперев рукой подбородок. Ее молодость и красота радовали глаз – до этого момента я и не подозревал, какие мы стали вымотанные, серые и измученные. Шарф Розалинд был первым ярким пятном, которое я увидел за много дней.

– Розалинд, – окликнул я девушку, и ее лицо просияло.

– Детектив Райан!

– До меня только сейчас дошло, что вы, наверное, школу пропустили?

Розалинд заговорщицки взглянула на меня:

– Учительнице я нравлюсь, поэтому проблем не будет.

Я знал, что надо бы прочесть ей лекцию о вреде прогулов, но не выдержал и расхохотался.

Дверь распахнулась, и в приемную вошла Кэсси. Она сунула пачку сигарет в карман джинсов, и глаза наши на миг встретились. Затем она скользнула взглядом по Розалинд и направилась мимо нас к лестнице.

Розалинд прикусила губу и озадаченно посмотрела на меня:

– Вашей напарнице не нравится, что я здесь, да?

– Вообще-то ее это не особо касается. Простите.

– Ой, да все в порядке. – Розалинд натянуто улыбнулась. – Я ей никогда особо не нравилась, верно?

– Не сказал