В лесу - Тана Френч

усложнять? Прямо сейчас я не в состоянии начинать отношения и не хочу, чтобы ты подумала…

– Отношения? – Кэсси вскинула брови и едва не расхохоталась. – О господи, так вот в чем дело? Нет, Райан, я не планировала выйти за тебя замуж и нянчить на пару с тобой деток. С какой стати ты вообще решил, что мне нужны отношения? Мне надо, чтобы все стало как прежде, потому что сейчас до смешного дошло.

Я ей не поверил. Играла она убедительно – озадаченный взгляд, непринужденная поза, – любой другой выдохнул бы, неловко приобнял ее, и они рука об руку зашагали бы к былой дружбе. Вот только я изучил все жесты и уловки Кэсси, знал ее как свои пять пальцев. Учащенное дыхание, напряженные, как у гимнаста, плечи, едва заметная неуверенность в голосе – она до ужаса боится, и это, в свою очередь, до жути пугало меня.

– Ага, – сказал я, – ясно.

– Ты же это понимаешь. Так ведь, Роб? – И снова голос у нее слегка дрогнул.

– В сложившейся ситуации, на мой взгляд, уже не сделаешь так, чтобы все стало как прежде. Той субботней ночью я допустил огромную ошибку, и лучше бы ее не было, но ничего не исправишь. Мы попали в ловушку.

Кэсси стряхнула пепел на брусчатку, и я заметил, как ее лицо болезненно скривилось, словно я вдруг влепил ей оплеуху. Немного погодя она снова заговорила:

– Не факт, что это ошибка.

– Этого не должно было случиться. – Я с такой силой вжался в стену, что даже через костюм чувствовал каждый ее бугорок. – И не случилось бы, не устрой я такой бардак из собственной жизни. Прости, но все это так и есть.

– Ну ладно, – очень осторожно согласилась она, – ладно. Но это же не катастрофа. Мы друзья, у нас много общего, потому это и случилось, мы лишь станем немного ближе, только и всего.

Ее слова звучали резонно и здраво, а вот я разглагольствовал напыщенно и истерично, я и сам это понимал и мучился еще сильнее. Но ее глаза – такие глаза я видел у нее лишь однажды, когда мы сидели в квартире наркомана в доме, где людям вообще не надо бы жить. Тогда Кэсси тоже рассуждала разумно и хладнокровно.

– Да, – я отвел взгляд, – возможно. Мне просто нужно все это уложить в голове. Да и остальное тоже.

Кэсси развела руками:

– Роб… – Это недоумение в голосе я никогда не забуду. – Роб, это же я.

Ее лицо сделалось незнакомым, непроницаемым и опасным. Я согласен был в тот момент очутиться где угодно, только не рядом с ней.

– Мне пора, – я выкинул окурок, – зажигалку вернешь?

* * *

Не сумею объяснить, почему я практически не допускал возможности, что Кэсси говорит правду о том, чего она от меня ждет. В конце концов, ни мне, ни еще кому-нибудь она никогда не врала, и я не знаю, отчего с такой уверенностью решил, будто Кэсси вдруг заделалась лгуньей. Мне даже не приходило в голову, что она мучается вовсе не от неразделенной любви, а от того, что потеряла лучшего друга, которым я – думаю, тут я не преувеличиваю – все-таки был для нее.

Смахивает на зазнайство: я – и вдруг эдакий сердцеед, но на самом деле все обстояло сложнее. Не забывайте, что прежде я еще не видел Кэсси такой. Не видел ее плачущей, по пальцам одной руки можно пересчитать ситуации, когда она чего-то боялась, а сейчас неумело наложенный макияж не мог скрыть покрасневших и опухших глаз, и когда она смотрела на меня, в ее взгляде мерцал страх. Что прикажете думать? Слова Розалинд – “тридцать лет, биологические часы, женщины не могут позволить себе ждать так долго” – ныли во мне, словно сломанный зуб, и все, что я когда-либо читал на эту тему (потрепанные журналы в приемных, принадлежавший Хизер “Космо”, который я сонно листал за завтраком), подтверждало ее слова. “Десять вариантов для женщин за тридцать обрести счастье”, “Ужасные последствия поздних родов” и, в довесок, дикая статья про то, что с друзьями спать нельзя, ведь это неизбежно пробуждает в женщинах “чувства”, а в мужчинах – страх ответственности, да и вообще приводит к утомительным разборкам.

Я полагал, что Кэсси как никто далека от этих махровых клише, однако в то же время (порой, особенно если вы очень близки с кем-то, вы многого не замечаете) я вообще считал нас исключением из всех правил – и вот чем все обернулось. Самому мне тоже не хотелось подтверждать клише, но не забудьте, что жизнь пошла наперекосяк не у одной Кэсси – я чувствовал себя потерянным, лишившимся почвы под ногами, потрясенным и цеплялся за клише, что оказались под рукой.

И вот еще что – я рано усвоил: все, что я люблю, заканчивается мраком и смертью. Не находя этого мрака, я действовал единственным известным мне образом – творил тьму сам.

Сейчас для меня очевидно, что даже у самых сильных имеются болевые точки. В такую вот точку я и ударил Кэсси, ударил с размаху, с безошибочностью ювелира, разделяющего драгоценный камень строго по трещине. Наверняка она порой вспоминает свою тезку, Кассандру, которую обрекли на самую изощренную и мучительную пытку: говорить правду, но чтобы при этом тебе не верили.

* * *

Сэм заявился ко мне домой в понедельник вечером, поздно, около десяти. Я, засыпая на ходу, готовил себе на ужин тосты. Когда в домофон позвонили, меня охватил необъяснимый страх, что это Кэсси прибыла по мою душу. Вдруг она слегка выпила и пришла требовать, чтобы мы раз и навсегда разобрались в наших отношениях. Я дождался, когда Хизер ответит. Она сунула голову в кухню и раздраженно сказала:

– Это к тебе, какой-то Сэм.

Я так обрадовался, что даже не удивился в первый момент. Сэм ни разу у меня не бывал. Я вообще не подозревал, что ему известен мой адрес.

Заправив рубашку в брюки, я подошел к двери и прислушался к его шагам.

– Привет, – сказал я, когда он поднялся на этаж.

– Привет.

Я не видел его с пятницы. На Сэме было его вечное твидовое пальто, ему не помешало бы побриться, а грязные волосы длинными сосульками падали на лоб.

Я ждал, но объяснять свой визит он не спешил, и я провел его в гостиную. Хизер увязалась за нами и завела светский треп:

– Привет, я Хизер, рада с вами познакомиться, и где же Роб вас прятал все это время, он никогда не приглашает в