Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия - Питер Акройд

процесс упрощения, он называл его «юридическим фокусом». Одиннадцатый пункт расстраивал его особенно. Они с Энохом Пауэллом сделали все возможное, чтобы затянуть обсуждение, но спикер палаты общин не поддался. Он принес извинения за то, что члены нижней палаты не могут ознакомиться с протоколами в большем объеме, но таков регламент. Членов парламента заверили, что «тысячелетие истории английского парламентаризма не будет заменено кодексом Наполеона». Несмотря на все это, сомнений в исходе дела не было ни у кого. При заметном дефиците «добровольного согласия» на условия вступления подавляющее большинство депутатов все-таки проголосовало за все пункты договора. Вслед за этим, 17 октября 1972 года, королева подписала документ. 1 января 1973 года Британия вступила в ЕЭС.

Родовые муки нового статуса страны только начались; уже через два с небольшим года вся затея будет поставлена под вопрос на первом из двух плебисцитов. Однако пока Хит, Хау, Уайтлоу и Помпиду могли поздравить себя с хорошо исполненным долгом. Кроме того, недовольные и невежественные, конечно же, увидят разумность этого шага, когда станут очевидны преимущества членства в ЕЭС. Прекрасно, что исполнилась заветная мечта Хита, потому что дальше в этом году его ждала новая встреча с повторяющимся кошмаром.

* * *

Больше миллиарда фунтов стерлингов влили в угледобывающую отрасль после первой шахтерской забастовки – очевидный разворот от предшествующей политики. Теперь шахтеры, рассуждали все, не пойдут на второй раунд. Их зарплаты, пусть выросшие, все-таки были недостаточными, чтобы привлечь больше молодых людей на работу; примерно 600 человек каждую неделю уходили из отрасли. Затем вновь встал вопрос о нефти. Цены держались на высоком уровне, а два года назад, после арабо-израильской войны, выросли вчетверо. В постепенном движении шахтеров ко второй забастовке не было ни злобы, ни жадности. Их требования были просты и даже в некотором смысле невинны. Они собирались просить о повышении жалованья на 35 %, будучи уверенными, что получат его. Так что переговорные шестеренки вновь пришли в движение и заскрипели. Хит твердо намеревался удержать горняков в рамках своей знаменитой «третьей стадии» (предел зарплат, установленный для около 4 миллионов работников ручного труда), тогда как сами шахтеры и их лидеры столь же твердо намеревались выйти за эти рамки.

Решающую роль сыграла нефть. Энергетика страны теперь на 50 % зависела от нее. Это, в свою очередь, заставило одного «маленького человека», болтавшегося в задних рядах во время одной из встреч переговорщиков, озвучить некое соображение. «Премьер-министр, – спросил он, – почему вы не можете заплатить нам за уголь столько, сколько платите арабам за нефть?» Это поставило Хита в неловкое положение. Друзья и коллеги замечали в главе кабинета какую-то непривычную вялость, какую-то утомленность в обычно ловких движениях. Мало кто знал, что ему приходится справляться не только с политическими, но и с физическими затруднениями. Вина за медлительность тела и мышления лежала на недостаточной функции щитовидной железы. Болезнь настигла его в самое неподходящее время.

И когда все, или почти все, казалось потерянным, Генеральный совет Конгресса тред-юнионов (TUC) опубликовал удивительный документ. «Генеральный совет признает, что в горной индустрии сложилась специфическая и исключительная ситуация. Если правительство готово дать гарантии, что оно сделает возможным урегулирование вопроса между шахтерами и Национальным управлением угольной промышленности, то другие профсоюзы не станут использовать этот конфликт как аргумент в урегулировании собственных проблем». Такое заявление означало доселе невообразимую уступку. TUC будто бы отдавал свою священную корову под нож. Многие задавались вопросом: не слишком ли это хорошо, чтобы быть правдой?

Увы, так и оказалось. По образцу, который стал удручающе знакомым, стороны обвинили друг друга в нарушении соглашения. С точки зрения профсоюзов, Хит отверг предложение, с точки зрения самого Хита, вина лежала на его подчиненном Тони Барбере. Так или иначе, вероятность достижения согласия была невелика: правительство испытывало слишком большие подозрения, а TUC в любом случае не придерживался своих же решений. Спустя много лет некоторые профсоюзные лидеры продолжали настаивать, что «мы бы все выполнили», но Гормли сомневался все время. Лен Мюррей, уже тогда путеводный свет профсоюзного движения, вообще утверждал, что правительство «прижало [союзы] к стене»: «Если бы [Хит] принял предложение, и оно не сработало бы, и другие профсоюзы присоединились бы, то он в полной безопасности мог бы реализовывать все свои антипрофсоюзные меры – Закон о производственных отношениях и политику ограничения доходов. А если бы сработало, то это был бы его большой политический триумф, демонстрирующий, что он может прижать тред-юнионы к ногтю».

Но Хит – не тот человек, который прибегает к подобному политиканству. Он очень вымотался, источники его оптимизма иссякали. Переговоры тянулись несколько месяцев, но после двух лет диаметральных разворотов в экономике и с не выветрившимся из памяти недавним поражением едва ли сейчас он мог сдаться. 13 декабря 1973 года он объявил о введении трехдневной рабочей недели. Это уже случалось два года назад (и повлекло за собой опустошительные набеги на запасы свечей), но в этот раз решение было официальным и вступило в силу 1 января 1974 года. Эта мера предсказуемо вызвала негодование, причем не только причиненными неудобствами, но и тем, что многие сочли ее преждевременной, а потому политически бессмысленной. Вопреки советам Уайтлоу, Хит решил, что тупиковая ситуация с шахтерами может разрешиться только обращением к народу. Уильям Рис-Могг из Times соглашался, хоть и по причинам, которые вряд ли понравились бы Хиту. «Политика правительства изменилась так сильно с 1970 года, – рассуждал Рис-Могг, – что у немедленного объявления выборов есть более чем достаточное конституционное основание». Однако Хит прибегал к выборам не ради победы над шахтерами; для него вопрос был и глубже, и шире. В одной политической передаче он изложил суть своей позиции. «Проблема, стоящая перед вами, проста… Хотите ли вы иметь сильное правительство, имеющее полномочия в будущем принимать необходимые решения? Хотите ли вы, чтобы парламент и избранное правительство продолжили ожесточенную борьбу с инфляцией? Или вы хотите, чтобы они бросили сражаться с растущими ценами под давлением одной отдельной группы рабочих?»

Как мы видели, Хит, выросший в весьма непривилегированной среде, очень симпатизировал профсоюзам. Всегда очень въедливый, он постарался разобраться в проблемах и трудностях рабочей реальности. Ему ни за что было не заставить себя принять принцип коллективных договоров, а без этого он не мог продвинуться в переговорах с тред-юнионами. Премьер высказался с характерной прямолинейностью: «Мы все видели, что происходит в этой ситуации. Сильнейший, как всегда, выигрывает, а слабейший терпит поражение».

В общем, ослабев духом и телом, Хит назначил выборы, и с самого начала стал заметен небольшой, но показательный перевес в сторону лейбористов. Однако Хит продолжил наступление с тем же императивом – предстоит много работы, нужно еще время. Тем временем неугомонный