MOBY. Саундтрек моей жизни - Моби

Мы с Бет проскользнули в женский туалет, нашли кабинку, зашли внутрь и заперлись. Сначала мы ласкали друг друга, потом она задрала платье и скинула трусики. Я стащил брюки и белье, и мы занялись сексом. Бет громко стонала, но мы были пьяны и находились в четверти мили над Нью-Йорком, так что нам обоим было по фигу. Мы слышали, как в туалет заходят какие-то женщины, и кто-то даже спросил: «Тут что, кто-то трахается?»

– Ну что, займемся аналом? – шепнул я Бет.

– Конечно, – сказала она.

Кто-то забарабанил в дверь.

– Кончайте там!

– Сейчас кончим! – крикнула Бет, и я засмеялся. Мы кончили: Бет прижалась к стенке кабинки, а я оперся на нее. Натянув одежду, мы попытались выйти назад спокойно, как ни в чем не бывало. Нас встретили резкий свет люминесцентных ламп и ненавидящие взгляды женщин, которых мы заставили ждать.

Пожилая дама, которая курила сигарету и проверяла макияж, посмотрела на меня и безучастно сказала:

– Пятно вытри.

Я посмотрел вниз и увидел, что на моих парадных брюках из «Армии спасения» засыхает семенная жидкость.

Когда мы вернулись обратно в кабинку, Маркус и Флоренс уже сидели там с несколькими нашими друзьями. Они все повернулись к нам с молчаливым ожиданием.

– Так, хорошо, у нас только что был анальный секс в туалете, – сказала Бет.

Они все закричали: «Ура!», словно Бет только что получила повышение по службе.

Я подозвал официантку.

– «Столичную» с содовой и долькой лайма для меня и «буравчик» на водке для дамы, пожалуйста.

Та улыбнулась.

– Хороший выбор.

Диджей поставил I Feel Love, и нам принесли напитки. Я не смог усидеть на месте, потому что обожал песню, но при этом хотел выпить. Я попытался сделать сразу и то и другое: стал ходить по танцполу с коктейлем, пока для меня пела Донна Саммер. Мир был пустым шифром, который становился то структурированным, то хаотичным, а мы отвечали на это сексом в туалетах, русской водкой и старым диско.

Я подошел с коктейлем к окну и прислонился головой к стеклу. Допив водку, я посмотрел вниз. Ветер все еще разгонял грозовые тучи, а мы были выше них. Я видел изящные фонари Бруклинского моста, просвечивавшие сквозь облака, словно на мягкой взлетной полосе. Видел статую Свободы в заливе. А вдалеке видел океан, черный и холодный. Он был прекрасен и непостижим.

Прижавшись лбом к стеклу, я понял, что плачу. Я решил, что виноваты в этом водка и красивый вид Нью-Йорка с верхнего этажа башен-близнецов. Диджей поставил Downtown Петьюлы Кларк. Я допил коктейль и повернулся к миру спиной.

Холодным и дождливым воскресным вечером все, кого я знал, сидели дома, боролись с похмельем и смотрели хреновые телепередачи. Я хотел пойти куда-нибудь и напиться. Хотел, чтобы меня пригласили на самую крутую вечеринку из всех, на которых я бывал, и я наконец-то встретил там по-настоящему родную душу. Я проверил электронную почту и автоответчик, потом сделал это еще раз. Стоял холодный, дождливый воскресный вечер, в который не происходило ничего.

Я решил заказать китайской еды и поработать над музыкой. Я позвонил в свой любимый веганский китайский ресторан, «Циен Гарден» на Аллен-стрит, и заказал то же, что и всегда: сейтан с морковью и картофелем, морковный сок, бурый рис и немного салата. Я знал, что когда приедет курьер, буду чувствовать себя очень виноватым. Я выйду к лифту, теплый, сухой, в пушистых тапочках, а он, замерзший, мокрый и одетый в пончо, будет изо всех сил пытаться не задрожать, вручая мне промокший пакет с китайской едой.

Кроме неизбежной вины, я чувствовал уют. Шум дождя, падавшего на потолочные окна, и свист ветра, пытающегося пробиться через оконные рамы, были двумя моими любимыми звуками. Я притворялся, что сижу не в здании в Нижнем Истсайде, которое когда-то было мясокомбинатом, а в одинокой башне замка, разглядывая горы, словно сошедшие с карты Толкиена.

В ожидании еды я прошел на мягких подошвах в свою студию и включил оборудование. Сначала удлинители, потом синтезаторы и сэмплеры. Затем я загрузил диски в сэмплеры Akai и стал слушать, как они тихо щелкают и жужжат, принимая программный код с дисков и загружая его в свои японские сэмплерные мозги. Забравшись под стол, я включил 24-канальный микшерный пульт Soundcraft, а в последнюю очередь – усилитель мощности для колонок. Моя студия была готова к работе и издавала тихий фоновый студийный шум, похожий на далекие звуки автострады или ночного пляжа.

Я не знал, над чем собираюсь работать, поэтому загрузил несколько старых госпельных сэмплов, которые валялись у меня уже несколько лет, но я не знал, что с ними делать. Когда-то я написал быстрый евробитовый трек Why Does My Heart? в котором использовал эти сэмплы. К счастью, я его так и не опубликовал, потому что он вышел довольно плохим. Но мне очень нравились голоса, и я хотел написать песню, которая послужит для них идеальным фоном. Я много лет коллекционировал самиздатовские госпельные пластинки сороковых и пятидесятых, и эти сэмплы я как раз достал с одной из старых, пыльных, записанных дома пластинок. Я запрограммировал медленный барабанный ритм, потому что он казался более качественным сопровождением к этим прекрасным старым сэмплам, чем техно-бит с темпом 130 ударов в минуту. То были жалобные, прочувствованные голоса – и их не нужно было запихивать в безликий техно-трек. Сэмплы хорошо вписались в эту новую, медленную барабанную подложку. А потом позвонили в дверь.

Я был голоден и хотел съесть свой законный сейтан с картошкой, но вместе с тем я уже входил в маниакальный, гипнотический рабочий поток, который был лучше любой выпивки, наркотиков, секса и научно-фантастических книг. Я снова надел пушистые тапочки, взял кошелек и впустил курьера в здание. Открылись двери лифта, и все произошло именно так, как я боялся. Невысокий парнишка-курьер стоял передо мной, одетый в насквозь промокшее пончо. Он даже обвязал ноги полиэтиленовыми мешками. Коричневый бумажный пакет, который он мне протянул, тоже оказался насквозь мокрым. «Я худший человек в мире, – подумал я. – Попросил этого бедолагу приехать ко мне на велосипеде, а сам сижу дома, в тепле, сухой, самодовольный и сытый».

– Сколько с меня? – спросил я. Он широко улыбнулся мне из-под капюшона промокшего пончо.

– Четырнадцать долларов, сэр! Я протянул ему 20-долларовую купюру, потом мне стало его жаль, и я добавил еще пять долларов сверху.

– О, спасибо, сэр! Спокойной ночи!

Я открыл пакет, достал сейтан, морковь и картошку и положил их на настоящую тарелку, чтобы не выглядеть совсем уж типичным печальным холостяком-веганом в дождливую воскресную ночь. Я сел за свой столик из нержавеющей стали, поставил на него тарелку с едой, коробку с салатом и стакан морковного сока и стал читать «Короля былого и грядущего». Я обожал эту книгу и еще с двенадцати лет перечитывал ее снова и снова. Она никогда не надоедала, а от глав ближе к концу я всегда плакал, несмотря на то, что знал, что меня ждет. В «Короле былого и грядущего» король Артур невинен, беспомощен и не может долго держаться ни за чувство вины, ни за былые обиды. Есть даже сцена, где он сидит один и тихо штопает свои носки. Вот таким был мой литературный герой, когда я рос: простодушный король, который сам штопает носки.