Иерусалимский покер - Эдвард Уитмор

ПОСЛЕДНЯЯ СРОЧНАЯ СВЕРХУ. ВЫ ВСЕ УВОЛЕНЫ ПРОШЛЫМ МЕСЯЦЕМ. НИКАКОГО ВЫХОДНОГО ПОСОБИЯ, НИКАКОГО ПЕНСИОННОГО ОБЕСПЕЧЕНИЯ, НЕТ БОЛЬШЕ РБУ, НИЧЕГО БОЛЬШЕ НЕТ. ПОДЫХАЙТЕ У СЕБЯ НА МЕРТВОМ МОРЕ, МНЕ-ТО ЧТО, И НЕ ГОВОРИТЕ, ЧТО Я ВАС НЕ ПРЕДУПРЕЖДАЛ. МОЕ ТЕРПЕНИЕ ИСТОЩИЛОСЬ, ВЫ МЕНЯ ДОВЕЛИ.

ОДНО ИЗ ТАЙНЫХ ИМЕН ГОСПОДА — СТЕРН? ЕСЛИ ВЫ В ЭТО ВЕРИТЕ, ТО МОЖЕТЕ ВЕРИТЬ ВО ЧТО ХОТИТЕ. ЗАСРАНЦЫ.

НУБАР,

КАК ВСЕГДА, ОДИНОКИЙ.

Это его немного утешило. Он прочтет еще несколько страниц, а потом пойдет наверх и уволит заодно всех слуг. Он не знал, который час, но чувствовал, что потихоньку приближалось время для жареного крылышка цыпленка. Ага, вот где он остановился.

12. Беседуя с Богом, Хадж Гарун заметил, что глаза Бога напоминали ему глаза доброго гиганта-джинна семи с половиной футов ростом, которого он встретил в той же пустыне в девятнадцатом веке.

13. И в ту минуту Хадж Гарун понял, что Бог и джинн были отец и сын.

14. Хадж Гарун возблагодарил Бога за то, что Он в тот день сказал ему Свое имя, и заплакал от радости. Он на коленях пополз прочь от Бога и полз так до тех пор, пока Бог и Его воздушный шар не скрылись среди моря песка.

15. Около десяти лет спустя Хадж Гарун снова встретил Бога, на сей раз в Смирне, во время пожаров и резни в 1922 году. Чтобы защищать невинных и оберегать детей Божиих, Хадж Гарун принял образ Святого Духа и стоял с мечом в дыму, в пылающем саду, а дети Божии в то время назывались Тереза, Сиви и О'Салливан Бир.

16. Кроме резни в Смирне Хадж Гарун к тому времени пережил разграбление Священного города ассирийцами и вавилонянами, персами и греками, римлянами и крестоносцами, арабами и турками и во время всех этих напастей воодушевлял граждан своей беспримерной смелостью.

17. (Как вы можете заметить, в начале моего отчета не зря упоминалось, что номер моей лавки 18, то есть 18 — номер, который моя лавка могла бы иметь, если бы находилась на улице и дома были пронумерованы, чего не наблюдается.

Здесь также необходимо отметить (если вдруг руководство РБУ не отдает себе в этом отчета), что 18 означает на иврите жизнь.)

Так вот, 18. Кроме всего прочего, Хадж Гарун заявляет, что в юности, около 930 года до Рождества Христова, он стал свидетелем написания подлинной Библии.

Первым автором Библии был слепой сказитель, который за несколько медных монеток рассказывал разные истории на пыльных обочинах Ханаана тем, кто соглашался его выслушать. Эти истории записывал улыбчивый слабоумный писец, который повсюду сопровождал слепца.

Тем не менее слепой сказитель не знал, что не он один стал автором этого Священного Писания. Слабоумный писец из сострадания хотел помочь ему и внести свою лепту в творческий процесс.

Маленький Хадж Гарун заглядывал через плечо писца.

И вполне естественно, что слабоумный писец радостно добавлял мысль-другую от себя то тут, то там.

Нубар лежал на своей самодельной кушетке, положив руку на сердце, и на него капала вода Большого канала. Сердце его трепетало, голова кружилась. Тупая боль бродила где-то за глазными яблоками. Он начал было читать отчет, лежавший у него на коленях, но уже понял, что слишком ослабел, чтобы продолжать.

Он бросил отчет в огонь.

Ослабел, да. Слаб как цветок, хрупкий албанский цветок, увядающий в ледяном подвале под Венецией, куда загнала его орда варваров, которая стремится к разрушению и хаосу. Хрупкий цветок, подвергающийся постоянным и жестоким оскорблениям примитивных умов, они сидят там у себя в Иерусалиме, абсолютно для него недосягаемые. Слаб от голода, вот-вот умрет от голода. А во фляге еще есть хоть глоток?

Он полез в рюкзак и вытащил то, что еще оставалось от фляги, теперь размером с крохотную кружечку, в которой еще было на донышке тутовой ракии. Он допил ракию и пожевал края кружечки, нервно откусывая щепки, прогрызаясь ко дну этого последнего воспоминания о Гронке, — из такой фляги пили крестьянские мальчики, работая в полях.

Нубар пристально всматривался в огонь. Варвары наступают по всему фронту, угрожая цивилизации, и все же нечего опасаться вздорных бредней, которые он только что прочел. Это все бессмысленные фантазии, паутина шутовских историй, не имеющих ничего общего с реальностью.

Сокопродавец-огнепоклонник из Старого города? Голый безымянный паломник, распростертый на полу монастырской пекарни? Безумный священник-пекарь, громоздящий повсюду хлебы четырех форм?

Смешно.

И потом, промежуток времени немыслимый. С жаркого августовского дня в Иерусалиме в 1933 году до Смирны в 1922-м, от Бога на воздушном шаре как раз перед Первой мировой до джинна-астролога в первой половине девятнадцатого века. И наконец, долгий путь в прошлое, к 930 году до Рождества Христова, к пыльным обочинам дорог Ханаана.

Абсурд.

И главный центр притяжения, не кто иной, как Хадж Гарун. Его эпическая сага тысячелетиями ткалась в переулках Иерусалима, переходя от нищего к нищему на базарах, обрастая новыми подробностями. Очередной вороватый бродяга, очередной хитроглазый араб, или бессовестный еврей, или бредящий христианин вплетал в эту сагу свои нити в мифическом городе на вершине горы, где под землей лежала Синайская библия.

Нубар в бешенстве сжал кулаки.

Ложь. Все ложь.

В двадцатом веке — Бог, Стерн? В девятнадцатом — джинн, Стронгбоу? И их глаза говорят, что они отец и сын?

И, хуже всего, это видение — Хадж Гарун в 930 году до Рождества Христова. Хадж Гарун, маленький мальчик, заглядывает через плечо слабоумного писца и замечает, что писец радостно добавляет несколько своих мыслей в подлинную Библию.

Нубар сжал кулаки и взорвался. Он, шатаясь, вскочил на ноги и закричал.

Ложь, все ложь. Они думают, что уничтожат меня, но не выйдет. Я их сам уничтожу.

В ярости он швырнул еще несколько отчетов в огонь, который ярился в яме у его ног. Вокруг него заклубился дым, и он в изнеможении повалился на кушетку.

Он так устал воевать со всеми эти долгие годы, а особенно с тремя злобными преступниками, которые затеяли Великое иерусалимское мошенничество, чтобы лишить его бессмертия. Неужели только потому, что ему нравились игры с переодеваниями, ему суждено было пережить эту катастрофу в Гронке? Трое жутких преступников в Иерусалиме тоже любят переодеваться, он уже давно читал об этом в отчетах. Они все переодевались и веселились, так почему же ему нельзя поносить мундир? И почему он должен всегда бороться со всеми? Бесконечно бороться?