Украденная дочь - Клара Санчес

— Ешь то, что тебе нравится, — сказала она. — Мы вообще-то немного примитивные.

Их и меня разделяли миллионы километров жизни. Хотя у нас, возможно, были одинаковые гены, наши вкусы и наше прошлое были разными.

— Через некоторое время после того, как ты убежала из дому, они все — все те, которых я знаю, — поехали тебя искать, — сказала Вероника.

Мне очень хотелось бы узнать, вернулись ли они уже домой и что сейчас делает Лили. Представить себе, что сейчас делает мама — наверное, правильнее было бы называть ее Гретой, — было намного проще: она, видимо, сейчас зажигает свечи в своих «владениях», чтобы прилечь на подушки и расслабиться. А может, расслабляется с Ларри. Грета жила сегодняшним днем и никогда не планировала далеко наперед — кроме тех случаев, когда собиралась поехать в Таиланд.

— Не знаю, все ли у меня в порядке с головой.

Вероника прекратила вытирать стол тряпкой и уставилась на меня.

— Если ты — сумасшедшая, то тогда и я тоже сумасшедшая, и мама, наверное, такой была. Но мы, по крайней мере, не буйные и не представляем ни для кого опасности. Мы не держим никого взаперти и не заставляем глотать таблетки.

— Я не уверена в том, что они по своей воле держали меня взаперти, — сказала я. — Это было требование психиатра.

— Хм! — усмехнулась Вероника. — Чертов психиатр! Я его знаю — доктор Монтальво. Он говорил, что если я буду тебя искать, то не выйду из состояния улитки.

Мне доктор Монтальво тоже говорил что-то насчет состояния улитки, но я об этом умолчала. Меня больше заинтересовало то, что Вероника говорила о своей матери в прошедшем времени. Все свидетельствовало о том, что она уже умерла и что искать меня начала именно она. Я не стала спрашивать об этом Веронику, потому это наверняка было связано с тягостными воспоминаниями.

— Сейчас будем ужинать, — сказала Вероника. — Папа сегодня придет поздно. Пожалуйста, позови Анхеля. Он в комнате, что в конце коридора.

Я почувствовала облегчение, узнав, что не придется встречаться со своим предполагаемым отцом прямо сейчас и, соответственно, не придется прямо сейчас разговаривать с ним о том, что я, возможно, его дочь. Я предпочла бы, чтобы все это оказалось ошибкой, чтобы мы с Вероникой стали лучшими в мире подругами, чтобы Лили больше не давала мне никаких таблеток и чтобы Грета продолжала считаться моей матерью. Лили и Грета, конечно, не были идеальными как бабушка и как мама, но такие уж они мне достались и именно такими я их любила. Кроме того, я не знала, как мне вести себя по отношению к отцу, потому что у меня никогда не было отца.

Мне сейчас было тяжело даже просто ходить: я еще никогда не чувствовала себя такой усталой. Меня заинтересовало в доме Вероники то, что здесь повсюду были цветы, причем не только живые. В ванной с одной из полочек свисал искусственный плющ, а в углу тянулось вверх какое-то вьющееся растение, сделанное из пластмассы. В кухне стояло много горшков с цветами, а в гостиной жили фикусы, комнатные драцены и другие, неизвестные мне растения. В коридоре стоял на полке в вазе разноцветный букет. Проходя по коридору, я увидела через приоткрытую дверь комнату, которая, наверное, принадлежала Веронике. Стены в этой комнате были бледно-фиолетовыми. В ней и на кровати, и на полу валялась одежда. Дверь в еще одну комнату была закрыта. Я, поддавшись любопытству, заглянула в нее. Из нее повеяло холодом — так, как будто я заглянула в холодильник. В этой комнате стояла идеально заправленная двуспальная кровать, на которую, похоже, уже давно никто не ложился. Я, прекратив разглядывать помещения, позвала Анхеля, но, чтобы он меня увидел, пришлось сначала открыть дверь его комнаты. Мне показалось, что он, взглянув на меня, в первую секунду удивился: о моем появлении в этом доме он, видимо, уже забыл.

За ужином мы разговаривали о кино. Вероника и Анхель отдавали предпочтение спагетти, я больше налегала на салат. Вероника выпила пива, Анхель — кока-колы, а я — воды. Они имели лишь самое отдаленное представление о классической музыке и о балете, поэтому я старалась говорить о том, что им было интересно. Вероника собиралась изучать медицину, Анхель — астрономию, а еще ему хотелось пойти по стопам отца и стать таксистом.

Вероника сказала, что чистить апельсины должен Анхель, потому что он не принимал абсолютно никакого участия в приготовлении ужина. Анхель возражать не стал — у них тут, по-видимому, так было заведено. Пальцы у него были очень длинными, и апельсин возле их кончиков напоминал земной шар. Волосы Анхеля были похожи на мои, да и кожа у него была такой же светлой, как у меня. Внешнее сходство с ним слегка пугало меня. Его, похоже, тоже. Когда он уже почистил апельсины, Вероника спросила, мыл ли он руки. «А не поздновато ли ты об этом спрашиваешь?» — усмехнулся Анхель, вытирая руки бумажной салфеткой. Вероника и Анхель пытались вести себя так, как будто ничего не произошло, как будто мы каждый вечер ужинаем втроем и как будто мне понятны их шутки. У меня не было ни братьев, ни сестер, ни, конечно же, настоящей семьи. Глядя на Веронику и Анхеля, я чувствовала себя обделенной.

Остатки еды они не выбрасывали, а отдавали Дону: они предпочитали кормить его объедками со стола, а не какой-нибудь гадостью, которую продают в супермаркетах в качестве корма для собак. Вероника заставила Анхеля убрать посуду со стола, а потом мы с ней вымыли тарелки. Здесь это было несложно: клади тарелки в посудомоечную машину, а после вынимай их из нее. Мы уже заканчивали, когда раздался звук отпираемого дверного замка. Мое сердце екнуло: отец Вероники и Анхеля — а возможно, и мой! — наконец-то пришел. Вероника сделала вид, что ничего не услышала, а я, хотя мы еще не закончили мытье посуды, вытерла руки, потому что подумала, что придется сейчас снова здороваться и, возможно, пожимать ему руку.

— Привет, — сказал Даниэль, заглядывая в кухню.

— Привет, — сказала в ответ Вероника.

Я промолчала.

— Вы, я вижу, времени зря не теряли, — сказал отец и поставил на стол коробку, перевязанную тонкой хлопковой ленточкой, какие используют в кондитерских. — Я принес десерт.

Его голос был спокойным и приятным. Сам он был атлетического телосложения и носил очки. Волосы у него были светлыми — как у меня и у Анхеля, а глаза голубыми — как у меня.

— Посмотрим, — сказала Вероника, развязывая ленточку. — Кремовые пирожные. Мы будем их есть и смотреть телевизор. Мы оставили тебе спагетти.

Он сказал, что не хочет есть, только выпьет пива. Он достал банку из холодильника и стал пить прямо из нее.

Я не испытывала большого желания смотреть с ними телевизор и не могла позволить себе есть сладости — если хотела вернуться в хореографическое училище. Я не привыкла ни к тому, ни к другому.

— Я устала, — сказала я.

— Понятно, — ответила Вероника. — Завтра нас ждет новый день.

Отец с банкой пива в руке присел на диван и проводил нас взглядом, когда мы направились в сторону коридора. Вероника открыла комнату с бледно-фиолетовыми обоями, в которую я уже заглядывала, и в этот момент я сообразила, что мне придется спать на диване в гостиной и что из-за этого они не смогут посмотреть вместе телевизор.