Летние истории - Миэко Каваками

нашли рак и сразу положили в больницу.

— В конце мая… То есть сразу после тех наших посиделок у тебя дома?

— Именно, — с тревогой в голосе подтвердила Юса. — Говорят, к тому моменту у нее уже начались метастазы.

— Что? Где?.. — помотала головой я. — А Сэнгава, получается, тогда еще не знала?

— Вроде как нет… Нацумэ, подожди минутку, у меня телефон звонит — я потом тебе снова наберу.

Юса положила трубку, но я продолжала стоять посреди комнаты в оцепенении. Затем уставилась на телефон, который держала в руке, и смотрела на него, пока экран не погас. Меня не покидало чувство, что нужно кому-то позвонить, но кому?

Положив в сумочку телефон и кошелек, я надела сандалии и прямо в домашней одежде вышла на улицу и побрела куда глаза глядят. Не прошло и минуты, как подмышки у меня взмокли, а по спине градом полился пот. Легкая рябь облаков чуть ослабляла солнечный жар, но душный воздух обволакивал полностью, будто мокрая простыня.

По пути я зашла в мини-маркет, сделала круг по залу и вышла наружу. Потом зашла в другой мини-маркет, где повторила то же самое, и так несколько раз. Шагая по улицам, я поминутно доставала телефон и проверяла, не звонила ли Юса. Купила в автомате воду и, отойдя в тень дерева, сделала несколько глотков. Затем попробовала набрать номер Сэнгавы. Вместо гудков сразу включился автоответчик. Побродив так около часа, я вернулась домой.

Юса перезвонила только в половине седьмого, и я тотчас схватила телефон.

— Прости, что долго, — сказала Юса. — Это нечто… Информация обрывочная, ничего не поймешь. Никто толком не в курсе ситуации.

Я кивнула, прижимая трубку к уху.

— Так, рассказываю по порядку… если это можно назвать порядком. Сэнгава умерла вчера ночью от полиорганной недостаточности, но причиной этого был рак. Метастазы в легких нашли в конце мая, положили в больницу. Потом выписали, но две недели назад Сэнгава снова легла в больницу, уже в другую. Там все и произошло.

— Я не понимаю, — покачала головой я. — Она же нормально себя чувствовала, когда мы виделись после майских. И ты мне говоришь, что у нее был рак в терминальной стадии? Неужели это может быть настолько незаметно?

— Сэнгава даже потом, когда уже знала диагноз, сообщила о нем только нескольким коллегам из издательства. Остальным ни слова. Я ей написала — наверное, с месяц назад, — о каких-то наших делах, она ответила как ни в чем не бывало. По крайней мере, я ничего не заметила. Ни малейшего намека!

— Значит, все эти два месяца ее не было на работе…

— Получается, что так. Я сейчас связалась с другой писательницей — это моя знакомая, тоже подопечная Сэнгавы. Говорит, где-то в начале июня Сэнгава взялась за редактуру ее книги, а потом звонит и извиняется, простите, мол, что оставляю вас в такой важный момент, но вы не против, если с вами временно поработает другой редактор? Сказала, будто у нее обострилась астма и нужно подлечиться. Моя знакомая согласилась, конечно, лечитесь спокойно, ничего страшного. Сэнгава посмеялась, сказала, что такой шанс выпадает редко и она намерена отдохнуть по полной. Обещала вернуться после Обона[22]. И попросила особо не распространяться об ее отсутствии, чтобы не пугать народ.

Я закрыла лицо руками и выдохнула в ладони.

— Сэнгава все время кашляла, — сказала Юса. — И цвет лица у нее был не очень… Несколько раз я говорила ей, что стоит обследоваться, но она твердила, что регулярно наблюдается у врача, так что все в порядке. Бледная она, дескать, из-за анемии, но пьет лекарства, а кашель — это астма. От моих советов она только отмахивалась. Мне бы, говорит, отдохнуть немного от работы, сразу полегчает. И уверяла, что клиника у нее отличная, так что беспокоиться не о чем. Но к тому времени, как сделала рентген, у нее уже все легкие были в очагах.

— А ведь она и правда постоянно кашляла, — тихо проговорила я. — Говорила, что это астма обостряется от стресса.

— Именно, — вздохнула Юса. — Так вот, потом выяснилось, что метастазы у нее пошли и в мозг. Из-за этого начался паралич.

Я ахнула. Некоторое время мы с Юсой молча слушали дыхание друг друга. Затем вдалеке прозвучал голосок Куры, а за ним — взрослый женский голос, который что-то объяснял. Возможно, это была мама Юсы.

— Я вот только что поговорила с коллегой Сэнгавы, с которой они когда-то вместе пришли в издательство и были особенно близки, — продолжала Юса. — Похоже, Сэнгава не рассказала про рак даже ей. Насчет больницы тоже о многом умолчала: сказала, что ляжет туда только на обследование, а потом будет лечить свою обострившуюся астму и анемию дома. И тоже попросила держать этот разговор в секрете. С тех пор как Сэнгава перестала появляться на работе, они иногда общались, последний раз в середине июля. Говорит, нормально поговорили, ничего странного она не заметила.

— А что насчет похорон? — спросила я.

— Родственники решили, что похороны будут сугубо семейными.

— То есть закрытыми?

— Да. Я это тоже уточнила у той женщины из издательства — она сказала, пустят только по приглашениям от членов семьи.

— Но ведь это… — задумалась я. — Ведь это не значит, что Сэнгава сама их об этом попросила?

— Вряд ли она о чем-то просила. Похоже, все произошло внезапно. Врачи как раз собирались сменить методику лечения. Метастазы уже пошли в мозг и в другие места, поэтому обсуждался вариант с лучевой терапией. Скорее всего, к такому никто не был готов. Так говорит ее коллега.

— Ясно, — сказала я.

— А ты когда последний раз разговаривала с Сэнгавой? Вы с ней общались?

— Последний раз, — я подняла голову и вздохнула, — у тебя в гостях. Наша последняя встреча и последний разговор.

— Я тоже с того дня с ней нормально не виделась.

— А что думаешь насчет похорон?

— Думаю, вряд ли смогу туда пробраться. Есть много людей, которые тоже работали с ней и общались ближе, чем я, но даже их не пустят.

Мы снова замолчали.

— На работе говорят, когда все немного поуляжется, хорошо бы организовать поминки. Но…

— Да.

— Это… — Юса шмыгнула носом. — Просто не могу в это поверить.

— Да.

— Это же вообще не в стиле Сэнгавы.

— Да.

— Сто процентов она даже завещание не написала. Потому что умирать не планировала.

— Да.

— Она прочла за свою жизнь столько чужих рукописей, и ей всегда было что сказать по поводу прочитанного…

— Да.

— А теперь сама, ничего не сказав…

— Да.

— Вот так внезапно взяла и…

— Да.

— Наверное, ей и самой не