Наполеон. Голос с острова Святой Елены. Воспоминания - Барри Эдвард О'Мира

После чего он был направлен к сэру Томасу Риду, который с пристрастием стал расспрашивать хранителя бюста по существу дела. Среди прочего сэр Томас Рид поинтересовался, упоминал ли хранитель бюста об этом предмете кому-либо на острове. Тот ответил, что да, что он рассказывал о нём, будучи в гостях, присутствовавшим на обеде. Сэр Томас Рид затем спросил, как тот мог, вопреки существующим инструкциям, даже подумать о том, чтобы провезти на остров подобную вещь. В конце разговора сэр Томас Рид высказал пожелание, чтобы хранитель бюста никому ничего не говорил об этой вещи, а также попросил его, чтобы те, кому он рассказывал о нём, тоже хранили полное молчание. Я высказал предположение, что капитану Лэму, должно быть, было известно, что на острове ходили слухи о том, что ему рекомендовали выбросить бюст за борт или разбить его на куски. Мне бы хотелось выслушать из уст самого капитана Лэма опровержение всех этих слухов. Капитан Лэм ответил, что он слышал об этом, но в самой общей форме. Однако эти слухи не соответствовали действительности, и капитан Лэм признался, что не знал, откуда они могли возникнуть.

Вернувшись в город, этот джентльмен сначала отправился к сэру Томасу Риду, а затем через несколько минут поехал в «Колониальный дом» на одной из лошадей губернатора.

19 июня. Адмирал и госпожа Малькольм с майором Бойсом, офицером морской пехоты, и с капитаном королевских военно-морских сил Джоунсом нанесли визит Наполеону. После них с Наполеоном беседовал полковник Фейджэн, прежде служивший военным прокурором в Индии. Полковник, говоривший по-французски как истинный француз, рассказал, что Наполеон засыпал его вопросами, имевшими прямое отношение к его профессии, что весьма озадачило его, и что Наполеон был чрезвычайно искусен в своих замечаниях.

Встретился с Наполеоном вечером. Он сообщил мне, что его навестили сэр Пультни и госпожа Малькольм, а также полковник Фейджэн. «Адмирал, — заявил Наполеон, — пытался выступить в поддержку губернатора, сказав, что я могу положиться на него, так как он направил в Англию мои замечания по поводу ограничений. И действительно он с таким пылом защищал поведение губернатора, что я сказал ему, что он такой же, как и все англичане, эгоисты безо всякой меры, и что я, не являясь англичанином, не жду от них справедливости. Он англичанин до мозга костей. Я сказал ему, что речь лорда Батхерста содержала три клеветнических заявлений и десять лживых утверждений и что я не намерен оставить их без ответа. Адмирал пытался оправдать лорда Батхерста точно так же, как это делал губернатор, утверждая, что отчёт о речи, опубликованный в газетах, может быть неправильным и неверным и что на него нельзя полагаться. Однако он ошибается. Во Франции, даже во время революционного безумства, тексты речей воспроизводились в газетах точно. Я подарил госпоже Малькольм одну из моих фарфоровых чашек с крышкой в виде египетского обелиска в качестве знака моего к ней уважения и моей признательности за проявляемое ею внимание ко мне. Она настояла на том, чтобы самой снять крышку с чашки. Я не могу понять, — добавил Наполеон, — как адмирал может думать о попытке защищать человека, столь непохожего на него, поведение которого сам адмирал в душе не может одобрять».

Наполеон затем рассказал, что он расспрашивал полковника Фейджэна о военном уголовном кодексе. «Мне хорошо известны, — добавил Наполеон, — тонкости этой проблемы, поскольку многие законы я формулировал сам. Я — доктор юридических наук и в то время когда создавался Наполеоновский кодекс, я много раз спорил и дискутировал с его составителями, которые немало удивлялись моему знанию обсуждаемого предмета. Я также был единоличным автором многих лучших законов кодекса».

20 июня. Капитан Попплтон получил приказ от сэра Хадсона Лоу ответить ему «да» или «нет», использовав для этого сигнальную башню, на вопрос: были ли у генерала Бонапарта с адмиралом также и госпожа Малькольм, майор Бойс и капитан Джоунс.

Я узнал, что губернатор был явно недоволен тем, что капитан военно-морских сил повторил в лавке Соломона некоторые замечания Наполеона по поводу речи лорда Батхерста. Об этом эпизоде сэр Томас Рид доложил губернатору сразу же после того, как он произошёл. Дежурный офицер вновь подал докладную записку его превосходительству о качестве поставляемого в Лонгвуд хлеба, который был настолько плохим, что Наполеон ел вместо него бисквиты.

В «Колониальном доме» некоторое беспокойство вызвало заявление двух капитанов военно-морского флота о том, что они намерены предпринять определённые меры в отношении сэра Томаса Рида, которого они обвинили в использовании против них практики шпионажа, которая не оправдана ни их служебным положением, ни их поведением.

27 июня. Прибыл лорд Амхерст.

28 июня. Лорд Амхерст со свитой, сопровождаемый губернатором, нанёс визит графу и графине Бертран.

Наполеон обратил внимание на то, что воспитанность и манеры поведения губернатора ничем не отличаются от воспитанности и манер поведения тюремщика. «Когда он приехал с послом к Бертрану, — объяснил он, — то он всего лишь представил Бертрану лорда Амхерста и затем, не присев и не поговорив немного, как джентльмен, повернулся и ушёл. Он вёл себя как тюремщик или как тюремный надзиратель, который указывает посетителям на своих заключённых, затем запирает замок на ключ и оставляет посетителей с заключёнными. Приехав вместе с лордом Амхерстом, губернатор обязан был оставаться минут пятнадцать, а затем уже покинуть их».

3 июля. Адмирал Плэмпин, прибывший два дня тому назад на корабле «Победитель», посетил Лонгвуд вместе с капитаном Дэви (его флаг-капитаном) и со своим секретарём г-ном Эллиотом. Они были представлены Наполеону сэром Пультни Малькольмом.

Позже я встретился с Наполеоном, который отметил бросавшуюся в глаза разницу во внешности между сэром Пультни Малькольмом и его преемником. «Мало кто из мужчин, — сказал он, — обладает столь располагающей к себе внешностью и приятными манерами, как Малькольм; но его преемник напоминает мне одного из тех пьяных коренастых голландских шкиперов, которых я видел в Нидерландах, сидевших за столом с трубкой в зубах и с куском сыра и бутылкой джина на столе».

Вернувшись из города, я обедал с императором тет-а-тет в его кабинете. Он был в прекрасном настроении. Говорил о сэре Пультни и госпоже Малькольм; спросил меня, видел ли я нового адмирала; сделал несколько замечаний по поводу последних нападок на законность его титула императора. «В соответствии с доктринами, — заявил он, — выдвинутыми писаками вашего правительства по проблеме законности власти, то чуть ли не каждый трон в Европе должен быть потрясён до основания. Если бы я не был законным монархом, то тогда Вильям Третий был бы узурпатором трона Англии, так как его возвели на трон в основном с помощью иностранных штыков. Георг Первый был посажен на трон кликой, в которую входили несколько вельмож. Я же был призван на трон Франции голосами почти четырёх миллионов французов.

Фактически попытка назвать меня узурпатором является полнейшим вздором, от которой ваши министры, в конце концов, будут вынуждены отказаться. Если мой титул императора Франции не был законным, то тогда что можно сказать о Георге Третьем?»