Созидательный реванш - Юрий Поляков

— А у вас нет тоски по Советскому Союзу?

— Есть, и довольно отчетливая. Это было общество гораздо более социально сориентированное на человека. Я вырос в заводском общежитии, мои родители — рабочие, но смог реализовать себя как захотел. Сегодня такое невозможно. Творческая, научная, политическая деятельность становится кастовой и клановой. Если бы Шукшин пришел со своего Алтая сегодня, боюсь с ним бы и разговаривать не стали, если б, конечно, не женился на какой-нибудь засидевшейся дочке большого начальника или, скрепя зубами, не сменил бы сексуальную ориентацию. У советской цивилизации была идея, плохая или хорошая — другой вопрос. Мы по крайней мере хотели построить справедливое общество, пусть и потерпели неудачу. А что хотят построить нынче? Не знаю, не понимаю… Вы давно слышали из уст наших политиков слова «культура», «справедливость», «совесть»?

— А почему вас сейчас так активно издают?

— Издатели — прагматики. Они издают то, что покупают. Недавно в очередной раз вышла книга «ЧП районного масштаба» и разошлась моментально. «Козленок в молоке», «Замыслил я побег», «Грибной царь» (по нему сейчас, кстати, фильм снимают, в главной роли — Александр Галибин) — все эти мои романы постоянно переиздаются, их хорошо покупают. С чем это связано? Наверное, я пишу неплохо… Как вы считаете? Сейчас не принято оценивать писателя с точки зрения «талантлив — неталантлив». Все что угодно: раскрученный, продвинутый, культовый, знаковый, провокативный… А вот сказать — талантливый — такого нет. А ведь талант — главное. Это как вокальные данные в опере: нет голоса — нет разговора. Как редактор, я с этим сталкиваюсь постоянно — приходит рукопись, начинаешь читать и не можешь, трудно физически: плохо написано. А иногда — очень редко — начинаешь читать и словно проваливаешься в текст, наслаждаешься, оторваться не можешь, жалеешь, что так быстро кончилось. Это талант… Он или есть, или его нет. Научить невозможно. Это не умение. Это дар.

Да, я в определенном смысле коммерческий писатель. У меня тиражи пусть не миллионные, но большие — сотни тысяч экземпляров. Это вполне сопоставимо с иными акулами книжного рынка. А писатели раскрученные, премиальные чаще всего расходятся мизерными тиражами. Мы как-то позвонили в магазин узнать, сколько продали книг автора, получившего премию «Национальный бестселлер», оказалось, три экземпляра за полгода. Какой это бестселлер? Это бедселлер!

— В «Литературную газету» двери открыты всем?

— Да, такую я ставил перед собой задачу изначально, едва став редактором. «Литературка» тогда, после либерального помрачения находилась в ужасном состоянии: тираж упал, авторы ушли, читатель отшатнулся и так далее. Я задумался: что можно предложить читателям, чего нет в других изданиях? И понял — полифоничности. Широты! Объективности! Ведь авторы должны появляться в газете не потому, что они друзья, приятели, подруги, соратники, а потому, что они интересные фигуры литературного, культурного процесса. Кстати, такой принцип соответствует моим личным взглядам: ненавижу междусобойчики, искусственно созданные литературно-художественные гетто. Серьезная литература гораздо выше стенок, которыми обнесены такие гетто. Никто не верил, что я смогу реализовать этот замысел. Смеялись. Едва я заступил на пост, Швыдкой спросил меня в своем телешоу «Один на один»: «Ваша программа?» Я сказал: «Открыть газету всем…» Он — в ответ: «Это же невозможно…» Но нам удалось. Благодаря этому газета набрала тираж достаточно серьезный. Сегодня «Литературка» — наиболее объективное культурологическое издание в стране. А вот государственная политика в сфере литературы, увы, очень необъективна.

— А есть ли она вообще?

— Политики нет. Есть хитрая система реализации симпатий и антипатий тех людей, которым доверена сфера культуры. Как посмотришь, кого они вывозят на всяческие книжные ярмарки за границу, рекомендуют для переводов, кому дают премии, гранты, сразу становится не по себе. Они, что называется, сбивают всем мушку. Читатели пишут в «ЛГ»: вот, мол, увидела короткий список «Большой книги», пошла в магазин — купила. А дальше вопрос: неужели так плохо у нас с литературой, если лучшие — вот эти, которые до конца дочитать невозможно? Но если книга попала в некий короткий список, это ничего не говорит о ее качестве.

— А как они туда попадают?

— Есть такое слово, доставшееся нам от советских времен, — «групповщина». Именно она царит там, где формируются всякие делегации, заказываются переводы, назначаются лауреаты, там сидят люди, которых тошнит от самого слова «патриот». Стоит писателю в своих книгах озаботиться судьбой России и русского народа, баста — вы уже никуда не попадете. Недавно на ярмарке в Лондоне ко мне подошли читатели и спросили: «А кроме постмодернистов с эмигрантами кто-нибудь еще приехал? Где же русские писатели?» Вот так.

Это, впрочем, не значит, что те, кого возят за рубеж и представляют как новую российскую словесность, поголовно бездарны. Нет, среди них есть способные люди. Но я говорю о тенденции. Сегодня нельзя запретить, но можно исключить из сферы внимания. И если ты почвенник — нынешние верховоды от культуры тебя просто не заметят, каким бы гениальным ни был. Это же неправильно. От этого выигрывает тусовка, а государство проигрывает…

— А не кажется вам, что это связано с глубинными вещами — с кризисом русского самосознания? Мы ведь даже не знаем сейчас толком, в какой стране и ради чего живем…

— Это верно. Вот та же ярмарка. Стенд «Россия». Все книги на русском языке. А мы ведь страна многонациональная, у нас выпускают книги на семидесяти языках! Татарская литература, к примеру, очень серьезная, крупная, древняя. Члены делегации откуда угодно — из Германии, Америки, Израиля, Франции, но ни одного из республик РФ. При советской власти за такое чиновник, ответственный за состав делегации, выложил бы партбилет на стол и больше никогда не работал бы в этой сфере. А сейчас всем наплевать. Ходит большое начальство, улыбается, подходит ко мне: «Ты чего такой кислый?» (мы все из комсомола вышли, давно друг друга знаем). Отвечаю: «А чему радоваться-то? Где национальные писатели? У нас разве мононациональное государство?»

С другой стороны: наблюдается явное ущемление русских. Русские — это не вакуум, не этнический эфир, в котором осуществляют свои интересы другие этносы. Русские — народ. Большой народ. Со своими интересами, бедами и традициями. А кто им занимается? Есть министерства культуры Татарстана и Якутии, а вот министерство культуры России — общефедеральное, для всей страны. Ну, хотя бы совет создали по культуре именно русского народа! У нас ведь сейчас русские народные промыслы гибнут, и никому до этого нет дела. Если у малого народа подобное происходит, все — катастрофа. ЮНЕСКО копытом бьет. А русские? Подумаешь… Их же так много! Что у них может погибнуть?!

— Вы начинали со стихов… Я знаю, прекрасный русский поэт Владимир Соколов, сейчас, по сути, забытый, писал предисловие к вашей первой книге и дал вам рекомендацию в Союз писателей СССР.

— Мы были с Владимиром Николаевичем в очень хороших отношениях. Но потом на несколько лет его жена — Марианна Евгеньевна — отлучила меня от дома. Она ему запрещала выпивать, я пришел с рукописью…