Беззаботные годы - Элизабет Говард

Она вернулась к Дотти, которая уже лежала на спине, укрывшись одеялом до подбородка и тихо всхлипывая. В мансарде было душно. В ней помещался бак для горячей воды, в итоге место оставалось лишь для узкой железной кровати, жесткого стула и маленького комода. Маленькое окошко было закрыто наглухо, а на вопрос, открывает ли она его, Дотти ответила, что нет, никогда. От бака для воды исходил довольно громкий, периодически усиливающийся шум – не самое подходящее место для больной, подумала Рейчел. Температура у Дотти была под тридцать девять. Рейчел ободряюще улыбнулась ей и сказала, что пришлет к ней Пегги или Берту с большим кувшином воды и парой таблеток аспирина.

– Тебе надо пить как можно больше, чтобы быстрее спала температура. Я попрошу доктора Карра приехать и осмотреть тебя завтра утром. И посмотрю, можно ли как-нибудь открыть у тебя окно. А ты постарайся как следует выспаться. Ты храбрая девушка, если проработала весь день, хотя наверняка чувствовала себя ужасно.

– Я нечаянно его разбила…

– Что?.. Ну конечно, нечаянно. Я сама скажу миссис Казалет. Она все поймет, ведь тебе нездоровилось.

Она ушла и разыскала одну из горничных, которую попросила принести из ее комнаты аспирин.

– И лучше будет поставить к ней ночной горшок. У нее высокая температура, ей надо много пить. Я уверена, что могу рассчитывать на вас, – так что присмотрите за ней, а если ей что-нибудь понадобится, сообщите мне. Доктор приедет к ней завтра.

Берта, которая считала мисс Рейчел очень милой, обещала обо всем позаботиться. В любом случае, предстоящий визит врача повысил статус Дотти даже в глазах миссис Криппс, которая сразу же пообещала приготовить сегодня на вечер десерт повкуснее.

Рейчел ушла к себе в комнату и легла в постель; спина болела так сильно, что она не знала, сумеет ли вообще снова встать.

* * *

Помолчав, Хью спросил:

– Как Оскар?

– С ним все хорошо, – она не взглянула на него, некоторое время они опять шли молча. Был ранний вечер, солнце уже зашло, но жара еще не рассеялась, и повсюду преобладала серая неподвижность. «Не хочешь прогуляться, Полл?» – спросил он чуть раньше, и она с готовностью поднялась, сказала, что только проведает Оскара и встретится с ним на лужайке перед домом. Но на прогулке она была неразговорчива, и если бы он не знал ее, то решил бы, что она дуется. Он спросил, куда бы ей хотелось пойти, она ответила, что все равно куда, поэтому они прошли через лесок за домом и вышли к большому лугу за каштанами, и все это время она брела бок о бок с ним так, будто его и не было рядом.

– Устал я что-то, – сказал он, когда они приблизились к большим деревьям. – Присядем ненадолго.

Они сели, прислонившись спинами к дереву, и опять она не сказала ни слова.

– Тебя что-то тревожит?

– Нет, ничего.

– Но я же чувствую.

– Правда?

– Да. И сильно беспокоюсь.

– Ох, папа, я тоже! Это ведь война, да? Снова будет война! – Гнетущая тоска в ее голосе пронзила его. Он обнял ее, напряженную, как натянутая струна.

– Пока мы не знаем. Может быть. Это кое от чего зависит…

– От чего?

– Ну, например, от того, что сказал Гитлер Чемберлену на этой неделе. От того, можно ли прийти к разумному соглашению. От готовности чехов согласиться.

– Им не остается ничего другого!

– Откуда ты обо всем этом знаешь, Полл?

– Я не знаю. Не знаю, хотят они этого или нет. Я говорю о том, что им придется. Чтобы остановить все это. Они обязаны сделать все возможное, чтобы это остановить!

– Все уже зависит не только от них.

– А от кого же тогда?

– От нас – и Гитлера, конечно.

– Ну, все же говорят, что мистер Чемберлен всецело за примирение. Значит, за то, чтобы ничего не случилось.

– Да, но всегда есть предел уговорам. Лично я опасаюсь, что этого предела мы уже достигли.

– А лично я, – холодно парировала она, – думаю, что нет.

Он удивленно взглянул на нее, заметил, что она то хмурит брови, то перестает хмуриться, как всегда бывало, когда она старалась или в чем-то разобраться, или не расплакаться. Что на этот раз, он так и не понял. Он накрыл ее руку ладонью и сжал ее; она крепко обхватила его пальцы и не расплакалась. Только вздохнула, и этот вздох показался ему полным печали.

– О чем ты задумалась, Полл?

– О том, как это будет – как ты думаешь? Когда все начнется? – Она повернулась к нему, и под ее прямым и пристальным взглядом он смутился.

– Не знаю. Наверное, будет воздушный налет. Скорее всего, на Лондон, – об этом он уже думал. – Но несмотря на нашу вчерашнюю поездку, вряд ли они пустят в ход газ, Полли. – Поездка была просто разумной мерой предосторожности, вот в этом он был не уверен до конца. – Полагаю, вторжения и так далее не будет, – и ему тут же подумалось: глупо было даже заикаться об этом – он ведь ни в чем не уверен, а она, наверное, даже не догадывалась, что и такое возможно, но он все-таки решил ее успокоить.

Но и о вторжении она тоже думала.

– Они ведь могут погрузить танки на корабли и высадиться здесь? Танки пройдут где угодно, – она оглянулась на лес за их спинами, и Хью сразу же, так же отчетливо, как и она, представил себе танк, с треском прокладывающий себе путь через стену деревьев – ужасное, ожившее чудовище.

– Знаешь, ведь у нас есть флот, – сказал он. – Это будет не так-то просто. Слушай, Полл, мы слишком далеко зашли в своих предположениях. Может, войны вообще не будет. Чем мы занимались сегодня, так просто готовились к критической ситуации, строили планы действий на всякий случай. И я считаю своим долгом обсудить их с тобой. Я знаю, ты смелая и разумная, значит, ты сможешь внести полезные поправки.

Она и вправду смела и разумна, думал он позднее, вспоминая, как растрогался при виде ее стараний во всем разобраться. На обратном пути к дому она казалась чуть более (но не слишком) оживленной. Но боже милостивый, что же это за разговор с тринадцатилетней дочерью, думал он потом, когда она ушла за ужином для Оскара, а он остался один. Ярость и ощущение бессилия накатили на него: он отдал бы за нее жизнь (и если уж на то пошло, за каждого из них), но теперь таким простым способом эта задача не решалась. В этой войне будут участвовать гражданские – ни в чем не повинные, молодые, слабые, старые. Он не мог уберечь ее даже от страха: вспомнив, с каким выражением она оглянулась на лес, он снова увидел и услышал тот же танк. Ведь от них до побережья всего девять миль.

* * *

– Сочувствую, что у тебя ветрянка.

– Да ничего, – он посмотрел на Кристофера, который неловко переминался в дверях. Давние чувства преданности и привязанности вернулись: Кристофер поступил как порядочный человек и пришел навестить его. – А что с Тедди? – спросил он. – Мне можно сказать – я его ненавижу.