Несбывшаяся весна - Елена Арсеньева

– А я слышала, горчицу нужно пить, – не унималась Ольга.

– Аксакова, ты бы лучше пол подтерла, – зло сказалаВалентина.

– Да что ты, Валя, по-моему, все уже чисто, – миролюбивосказала Наталья Николаевна, и Валентина угрюмо умолкла.

– Горчицу нужно не пить, а есть, – улыбнулся СергейСергеевич Ольге. – Намазывать на черный хлеб и… Вкуснотища, хотя для желудка неполезно. Этак можно и язву спроворить, самую натуральную. Но если поставить назатянувшуюся рану горчичник…

– Ой, – воскликнула Валентина, – я совершенно забыла. Мне жеэтому, как его… в двадцатой палате…

И она захлопала дверцами шкафа с медикаментами.

– А случаев самострела сколько было на моей памяти! – СергейСергеевич, ударившись в воспоминания, уже не хотел останавливаться. – В первыемесяцы войны это бывало очень часто. Помню, оказался в медсанбате один такой –со сквозным пулевым ранением кисти левой руки. Края раны были темными, а затянувшаясяокружность раны и молодая кожа около нее – синюшными. Я решил, что это ранаожоговая. Но опытный начальник медсанбата такое уже видел и сказал: самострел!Темные края раны – следы высокой температуры, ожог – результат выстрела сблизкого расстояния. А вот еще было…

– Сергей Сергеевич, там пришел этот… подполковник из НКВД, –заглянул в процедурную один из врачей. – Просит его к товарищу майорупроводить. Можно?

– Я провожу его, – сказал Сергей Сергеевич, выходя.

Ольга вынесла из кабинета ведро, веник, совок, вылила воду втуалет. Постояла в прохладной, пахнущей лизолом кабинке, задумчиво глядя встену.

Странные мысли лезли в голову. Ольга попыталась их прогнать,но не удалось. Налила в ведро чистой воды, взяла тряпку, швабру и пошла натретий этаж, к двадцатой палате.

Заглянула в дверь. Это была палата для выздоравливающих,которые сами ходили в столовую и бодро сновали по лестницам. Начался обед, впалате было пусто. Что и какую процедуру Валентине нужно было тут сделать? Ипочему ей? Ведь есть палатная сестра!

– Ну и что ты тут высматриваешь? – раздался злобный Валькинголос. – Или, вернее, кого?

– Тебя, – огрызнулась Ольга.

– Зачем? – насторожилась Валентина.

– Да просто так! Соскучилась!

Она не собиралась ничего объяснять. Надоело все времяопускать перед Валентиной глаза. Ее вдруг затрясло от злости.

Давно пора им поговорить!

– Девчоночки, привет! Уж вы мои раскрасивые! – раздалсявеселый голос, и чья-то рука приобняла Ольгу за плечо. Она увидела Петра,который замер между ними с Валентиной. Валентину он тоже обнимал.

Ольга смотрела на них обоих. Потом перевела взгляд назабинтованную грудь и руку Петра. Ну, бинтов на ноге под штаниной не видно.

– Валя, а Сергей Сергеевич когда-нибудь смотрел Петра? –спросила Ольга.

Валентина побледнела…

– Видимо, нет, – кивнула Ольга. – А то бы он сразудогадался. Наши другие врачи не работали в тюрьмах, не знают всяких фокусов. АПетр ведь в лагере был. Пусть по ложному обвинению, но был…

– В каком лагере? – насторожилась Валентина.

– Погоди, Валь. Тут надо разобраться. Ты к чему ведешь,Оленька? – Петр чуть наклонил голову, всматриваясь в ее лицо. – При чем туткакой-то лагерь?

– При том, что ты знаешь, что такое мастырка, – сухоответила Ольга.

– Что-о? – протянул было Петр, но Валентина взяла его заруку и повернула к себе:

– Ты что, правда был в лагере?!

Глаза ее наполнились слезами.

– Да ты что, Валь! – прижал ее к себе Петр. – Я вообще непойму, о чем речь!

– Мне трудно судить, конечно… – заговорила Ольга виновато. –Да я никого и не сужу… Могу себе представить, как там было страшно, вСталинграде. Я вон всего несколько раз под обстрел попадала и то чуть не умерлаот ужаса. Даже подумать страшно, чтобы снова это испытать. Я могу понять… Нуладно, если ты пошел на такой шаг, если сделал самострел…

– Что?! – возмущенным хором воскликнули Петр и Валентина, ноОльга протестующе выставила ладонь:

– Что слышали! Валя, ты не видела ран Петра в Мазуровке, а явидела. Странно, что никто из наших врачей это еще на пароходе не обнаружил,еще до того, как нас потопили. Ну, наверное, им, как и мне, видеть такого неприходилось. А когда сегодня Сергей Сергеевич начал про самострел рассказывать,я так и обмерла. Ладно, Петр, не мне тебя судить. Ты это сделал, чтобыдезертировать. И вот тебя вывезли в тыл и лечат… Но ты же понимаешь, что нельзявсю жизнь в госпитале провести, не до бесконечности же Валентина будет тебегорчичники ставить, чтобы вызвать воспаление и картину самострела скрыть!Конечно, там все красно-желтое, с пузырями, обугленных краев раны не видно, ноя-то их помню!

– Погоди, что ты несешь?! – У Петра был очень озадаченный иочень правдивый вид. – Что мне ставит Валентина?

– Горчичники на рану.

– Чушь какая, – легко сказал Петр. – У меня воспаление ещена пароходе началось, по пути из Саратова. Там никакой Валентины не было.

– Значит, тебе что-то Варвара Савельевна дала, видимо, ссобой горчицы в какой-нибудь мешочек положила, – настаивала Ольга. – И ты сам…Или какая-то из тех девчонок, которые вечно вокруг тебя вились и которых тыочаровывал пачками… Варвара Савельевна к тебе как к сыну относилась, потому чтоты с ее мужем в лагере был. Она для тебя на все готова была!

– Ты что вообще городишь? – покачал головой Петр. – Какоймуж? Какие горчичники? Какой лагерь? Да я в жизни не был ни в каком лагере,возьми мои документы, проверь!

– Документы проверить? – тихо спросила Ольга. – Какие? Те,которые сгорели на нашем СТС «Александр Бородин», я проверить никак не смогу. Ате, которые тебе Казбегов выписывал, что толку проверять? Конечно, он писал то,что ты сам говорил! Но Варвара Савельевна мне точно…

– Я не знаю, что там тебе наговорила Варвара Савельевна, дайей бог здоровья, конечно, – перебил Петр, – но вот Валя рассказала, ты прокакого-то дядю моего талдычила, якобы у меня в Энске дядя есть и я к нему вгости хожу. Про него тебе тоже Варвара Савельевна сообщила?

– Да.

– Ну так вот – у меня нет здесь никакой родни. Ни-ка-кой! Ник какому дяде я не хожу!