Приключения Конан Дойла - Рассел Миллер

Планы у него были самые обширные — посетить восточное и западное побережье, Средний Запад и Канаду. Владелец отеля “Билтмор” Джек Боуман любезно предложил свой личный номер в распоряжение семьи, и было решено, что Джин с детьми останутся в Нью-Йорке, а Дойл в одиночестве отправится в очередной “крестовый поход”.

В то время в Штатах враждебность официальной церкви по отношению к спиритуализму вообще и к Дойлу в частности была даже сильнее, чем в Британии, и духовенство, в лице преподобного П.Дж. Кормикана, не преминуло воспользоваться его приездом. Журнал “Труф” напечатал гневную статью преподобного, в которой он обвинял писателя в том, что тот способствует физическому, интеллектуальному и духовному разложению масс, называл спиритуализм “современной некроманией”, а его последователей безумцами. Кормикан считал это движение едва ли не абсолютным злом, упоминал о склонности его адептов к самоубийствам, а кроме того, указывал на бесчисленные случаи мошенничества, вранья, богохульства, вымогательства, “разрушения семей и попрания устоев”. Нелепо и богопротивно думать, говорил он, что христианство исчерпало себя как религия и готово уступить место модным аморальным бредням. И под конец он не забыл загнать последний гвоздь — упрекнул Дойла в том, что тот приехал за американскими деньгами.

На защиту мужа выступила Джин. Она произнесла горячую речь по радио, где заверяла всех, что материальная сторона вообще не играет роли для ее супруга и нее самой. Она сообщила, что готова ютиться в двухкомнатной квартирке без удобств, лишь бы не утерять той благодати, которую несет новая вера. Слушали ее около полумиллиона человек. Дойл сказал, что это была речь ангела.

Куда бы Дойл ни обратил взор, всюду он находил связь с загробным миром. Пока он был в Нью-Йорке, пришло известие, что скончался лорд Карнарвон, знаменитый египтолог и собиратель древностей, возглавлявший британскую экспедицию, которая обнаружила гробницу Тутанхамона в ноябре 1922 года в египетской Долине царей. Его смерть вызвала настоящую истерию среди газетчиков, наперебой принявшихся писать о “проклятии фараонов”, и Дойл подлил масла в огонь, сказав, что это “опасная игра — открывать древние захоронения”. “Многие, конечно, тогда смеялись над нашими страхами, — писал он позже, — но взгляните на эту цепочку смертей: лорд Карнарвон, руководитель экспедиции, мертв. Достопочтенный Обри Герберт, присутствовавший на раскопках, мертв. Сэр Дуглас Рейд, радиолог, чье оборудование использовалось для определения возраста гробницы, мертв. Профессор Лефлер, исследовавший гробницу, мертв. Двое французских египтологов, которые помогали в раскопках, мертвы…” С точки зрения Дойла, ни один здравомыслящий человек не мог отрицать, что мистическая связь между этими событиями налицо.

Итак, он в одиночку отправился на Средний Запад, регулярно посылая с дороги нежные письма своей обожаемой жене.

В Кливленде он застал финал танцевального марафона, который длился 60 часов, и счел, что это одновременно и отталкивающее, и вызывающее уважение своим мужеством действо. Индустриальный Питтсбург произвел на него угнетающее впечатление: “Я лично придерживаюсь мнения, что Господь создал человека, чтобы он мог совершенствоваться умственно и духовно, но не затем, чтобы он делал болты и шурупы”.

Побывав в Канзас-Сити и Денвере, семейство направилось в Солт-Лейк-Сити в штат Юта — духовный центр мормонов, довольно неприязненно описанный Дойлом в “Этюде в багровых тонах”. Он немного нервничал, как они его примут, и был очень тронут, столкнувшись с самым сердечным приимством. Далее путь лежал в Калифорнию. Живя в Лос-Анджелесе, они наведались в Голливуд и познакомились с Дугласом Фэрбенксом и его женой Мэри Пикфорд — её Дойл счел “сильнейшим медиумом”. Впоследствии он отослал ей несколько заметок на тему паранормальных явлений, за которые его поблагодарил Фэрбенкс, выразивший надежду на новые встречи.

Дойлы также съездили на остров Санта-Каталина, в то время почти целиком принадлежавший Уильяму Ригли, королю жевательной резинки. Дойл был далеко не в восторге от американского пристрастия к этому продукту. Даже Венера, по его словам, выглядела бы вульгарно со жвачкой во рту. “Свет не видывал такой непристойной привычки. Человек может пить и выглядеть по-королевски, курить и оставаться отличным, порядочным малым, но мужчина, а еще того хуже, женщина, беспрестанно жующие, начинают походить на животное”.

Затем они отправились в Сан-Франциско, Портленд, Такому и Сиэтл, а оттуда морем в Ванкувер, чтобы продолжить свое путешествие уже по Канаде. Там на него сильное впечатление произвел бейсбол. Дойл решил, что это во всех смыслах замечательная игра, и было бы неплохо, чтобы она прижилась в Британии. Более того, он даже утверждал, что она лучше крикета, страстным любителем которого он был долгие годы. Турне по Канаде завершилось в Монреале, где Дойл прочел две лекции и расследовал дело о полтергейсте.

Дойл подсчитал: за три месяца он с семейством проехал 15 000 миль, и за это время выступил сорок раз. Прежде чем отправиться домой, они устроили себе трехнедельный отдых на Лун-Лейк в Миннесоте, где Дойл вчерне набросал отчет о поездке, озаглавив его “Наше второе американское путешествие”.

Все годы, что Дойл посвятил спиритуализму, он не бросал писать. Правда, выходило у него нечто все более эклектичное и эксцентричное. В конце 1923 года он создал на редкость слащавое описание счастливой семейной жизни в Уиндлшеме того периода, когда его детям было 5–9 лет. Лучшим доказательством, что издатели готовы были опубликовать все, что выходило из-под пера Конан Дойла, может служить это произведение, озаглавленное “Трое из них — воспоминания”. Автор решил, что лепет юной Джин надо передавать, сохраняя фонетику (“класная клыса”), и преподробно описал безоблачное детство своих младших отпрысков, у которых есть “папа, любитель пошалить и попроказничать, с которым так здорово играть в индейцев”, и “мама, леди Светлая Радость”.

Если “Трое из них” снабжали читателя огромным количеством сведений о детях Конан Дойла — возможно, не слишком этому читателю интересных, — то в следующей книге информации, наоборот, недоставало. “Воспоминания и приключения”, опубликованные в 1924 году, получились излишне скупыми на подробности и довольно отвлеченными, дающими слабое представление о внутреннем мире их автора. Тут, видимо, сказалось инстинктивное нежелание посвящать кого-либо в свою частную жизнь, а потому “Воспоминания” скорее похожи на сухую хронику фактов. “Воспоминания” были к тому же далеко не полными: Дойл ничего не пишет ни об алкоголизме отца, ни о Брайане Уоллере, ни о своем романе с Джин Лекки. А спиритуализму, игравшему такую роль в его жизни, отведены лишь полтора десятка страниц в самом конце, хотя и сказано, что это очень важная работа, “которой и мой голос, и мое перо будут служить всю оставшуюся жизнь”.

Работая над “Воспоминаниями”, Дойл организовал выставку своего отца в лондонской галерее “Брук-стрит”, дав ей название “Смешное и страшное”. Художественный критик “Таймс” заметил, что работы Чарльза Дойла “исполнены притягательной, дружелюбной фантазии”, и хотя они не насмешили и не напугали его, но “вполне очаровали”. Бернард Шоу, с которым Дойл в свое время яростно полемизировал, сказал, что картины настолько хороши, что заслуживают отдельного зала в национальном музее, а критик Уильям Болито отметил разительное сходство между феями Чарльза Дойла и существами из Коттингли, в которых так верит его сын.