Я сам похороню своих мертвых. Реквием для убийцы. Проходная пешка - Джеймс Хэдли Чейз

этих мыслях у Бернерса не возникло ни страха, ни дурных предчувствий.

Где-то машина должна остановиться, чтобы забрать настоящего Сарлинга и Рейкса.

Он позволил себе мысленно пройтись по всему плану, время от времени так и сяк прикидывал какой-нибудь пункт, придирчиво искал возможные просчеты. Газовые гранаты взрываются почти бесшумно, но осколки надо подобрать. Отпечаток пальца живого или мертвого Сарлинга сработает на Маунт-стрит… Хитрый замок, у него свои тонкости. Как, впрочем, и у любого запора. Но нет такого замка, который нельзя обмануть или взломать. Обдумывая план, Бернерс вспомнил фотографию замка, которую видел в музее «Виктория энд Альберт». Он попытался вспомнить имя мастера. Старинный замок. Да, Иоганн Уилкс Бирмингемский… Ему всегда нравилось это «Бирмингемский» — «делал Иоганн Уилкс Бирмингемский». Ну что ж, под смертью Сарлинга скоро можно будет подписать «делал Обри Кэтуелл». Сарлинг мертв, сон перешел в смерть, красное омерзительное лицо, ободранное, пятнистое, станет к утру застывшей маской, и слуга, раздвигая шторы, будет глазеть на бугор под стеганым одеялом, который когда-то был живым, и не почувствует ни сожаления, ни горя, а только испуг, потому что такие люди, как Сарлинг, никогда не находили путь к сердцам других.

Бернерс сидел, обдумывая детали, ведь так делились их обязанности с Фрэмптоном. Фрэмптон стоял впереди, нес с собой уверенность и убежденность, нужные слова и манеру поведения. Они оба увязывали комбинацию, как делали это всегда, и лишь только раз их содружество омрачилось крошечной крапинкой плохой работы. Хотя в этом был виноват Фрэмптон, Бернерс не осуждал и не злился на него, ни о чем не жалел. Что ни делается, все к лучшему — у него снова есть задача, достойная внимания. В конце концов, ему уже наскучило безделье в Брайтоне.

На другое утро Сарлинг приехал на Маунт-стрит. Его встретил один Рейкс. Минут пятнадцать старик сидел в кресле у окна и говорил почти без перерывов. Он нахохлился, как ворона, в голосе его звучала властность, как у директора на собрании, когда решение уже принято, работа распределена и с немногими возражениями покончено. В нем не было ни снисхождения, ни отголоска дружбы, ни признания их явной вражды. Рейксу просто изложили задачу, дали приказ.

Когда Сарлинг поднялся уходить, Рейкс спросил:

— И откуда все это золото возьмется?

— Узнаете позже.

— И моя задача будет взять его?

— Конечно.

— Не пойму, почему не рассказать детали сейчас же?

— Пока вам не нужно их знать. Сперва мы должны подготовить рынок. У вас для этого есть все нужные сведения.

— Так я буду выступать от собственного имени?

— Да.

— Но ведь тот человек сразу же раскусит меня, если в нем есть хоть капля здравого смысла.

— Конечно. Но он и сам себе не хозяин. Главари в этом деле никогда не появляются. Откровенно говоря, даже их имена редко знают. Вы будете играть роль подставного лица и поговорите с ним о деле.

— Он может заинтересоваться, откуда оно исходит.

— Тогда вы встанете и уйдете.

— Знаете, мне иногда хочется послать вас к черту. Желаю всего наихудшего. Я выхожу из игры, — сказал Рейкс со злостью.

— Ради бога, но это лишь пустая фраза. Вы же знаете, что не можете так поступить.

Когда Сарлинг ушел, Рейкс набрал названный им номер телефона. Ответил мужчина.

— Да?

— Тони вернулся и хочет встретиться. — Рейкс назвал данный Сарлингом пароль.

— Какой Тони? — Голос не изменился, любопытство не пробудилось в нем.

— Эпплгейт.

На том конце провода положили трубку. Рейкс подошел к окну и закурил сигарету. Это был сон, сплошной кошмар, и Рейкс попал в него, к тому же в главной роли.

Через пять минут зазвонил уже его телефон. Тот же голос спросил:

— Тони?

— Да.

— Сегодня в четыре часа. Отель «Риц». Номер 97. Войдете без стука.

— Спасибо.

В четыре часа Рейкс вошел в отель «Риц». К главному входу только что подкатила свадебная процессия: мужчины в праздничных костюмах с гвоздиками в петлицах, девушки в туфлях на высоких каблуках, в шелковых юбках и платьях, чарующая подвенечная фата… Вот так будет и у него, когда он возьмет в жены Мери… серые и черные цилиндры, вспышки фотоаппаратов и выстрелы шампанского… тот же высокий смех и сплетни… Рейкс приводит невесту в Альвертон… «А сейчас этот Рейкс, — подумал он, — идет к лифту, чтобы договориться о сбыте золота… того самого, которое ему надо еще украсть. Тони вернулся и хочет встретиться. Куда же его толкают, черт возьми?!»

Он открыл дверь 97-го номера и через маленькую прихожую прошел в гостиную. Все в комнате было зеленым: зеленый ковер, диван и кресла, зеленые с белым шторы. Лишь в вазе на столе желтым, бронзовым и красным светились хризантемы. За маленькой конторкой сидел человек и что-то писал. Он поднял голову, улыбнулся и кивнул Рейксу, указав рукой на стул. Блеснула белоснежная манжета и золотая запонка. Человеку было лет тридцать, темноволосый, загорелый, все у него было чистое, только что выглаженное и выстиранное. Сверкающие зубы, здоровые белки глаз — в них светилась дружеская улыбка. Он излучал теплоту средиземноморского солнца, двигался точно и уверенно, знал, кто он и чего хочет, полностью согласный со своим тайным миром. Уравновешенный, видно, что знает все колдовские тонкости своего дела и, казалось, ему на роду было написано занять это место в роскошных сумерках подпольного мира, где правит золото.

— Если вы курите, то вон там, в коробке, сигареты. — Он снова склонился над столом. Он специально выдерживал эту полную дружеского понимания паузу, которая давала Рейксу пару минут, чтобы освоиться.

Рейкс с удивлением обнаружил, что нервничает и не готов начать разговор. Он достал свои сигареты. Услышав щелчок зажигалки, мужчина поднял голову и развернул стул так, чтобы смотреть Рейксу в лицо.

— Хотите приступить прямо к делу? Без обычной болтовни?

— Да. — Рейкс почти обиделся: человек был добр к нему, потому что понимал его беспокойство.

— Хорошо. Сколько вы предлагаете?

— Назовите цену крупных слитков. По четыреста унций. Но среди них могут оказаться и несколько килограммовых.

— Сколько каждых?

— Точно пока не знаю. От пятидесяти до ста крупных. А килограммовые… Не знаю. Но цену все равно можно установить.

Мужчина улыбнулся:

— Цену всегда можно установить, если обе стороны того желают. Если взять по тридцать пять долларов за унцию, — это цена Казначейства США, — то слиток в четыреста унций будет стоить около четырнадцати тысяч долларов, а килограммовый — тысячу сто двадцать долларов. Но это, конечно, не наша цена. На свободном рынке унция золота стоит значительно дороже сорока долларов. Не подмажешь — не поедешь. Нам для торговли нужны килограммовые слитки или