Наследие Дракона - Дебора А. Вольф

Предоставляя право выбора Эхуани, Измай не слишком удивился, когда она предпочла самый удобный путь. Даже среди асилов эта кобыла отличалась умом. Углубившись в мысли о костяном царе, Измай почти не обращал внимания на окружающий мир, на землю под копытами своей лошади и высоко летящего над головой Дракона Солнца Акари – который и правда находился теперь слишком высоко. Для выбранного пути было уже поздновато. Но сворачивать Измай не стал. В его седельной сумке имелся фонарь Чар и пеммикан из тарбока и козла, а также мехи с водой, которых хватит на несколько дней. На радость Эхуани, в терновом оазисе должно быть вдоволь воды и травы…

…И Измаю снова хотелось увидеть Чар. Она была еще ребенком, но в его глазах уже стала добрейшим и мудрейшим человеком из всех, кого он знал. Правда, она не имела ничего общего с женщинами его семьи, яркоглазыми, острыми на язык, с быстрыми крепкими пальцами; не походила она и на Сулейму, горячую и шумную, как походный костер шариба. Чар была спокойной и вдумчивой, как скрытый водоем, способный утешить и поддержать даже опаленное солнцем сердце потерянного мальчишки.

Смерть шагала за Измаем по пятам. Когда до них дошли печальные известия, настроение Рухайи сделалось таким же черным, как его собственное. Посланник был зееравашани, и его стройная золотистая кошка на полтора дня увела Рухайю от людей. Когда они вернулись, зеленые глаза вашаи гонца светились негодованием. Она бросила на Измая исполненный ненависти взгляд, и он невольно попятился. У Рухайи было порвано ухо и поцарапана морда – когти прошли в опасной близости от глаза, а глубокие борозды со следами укусов покрывали ее тело до мягкого кончика хвоста.

Измай на время позабыл о собственном горе и стал заботиться о ней, и Рухайя позволила ему вымыть, обработать и зашить ее раны, но когда он спросил, что случилось, ответила лишь, что Параджа была зла на нее. Он не стал на нее давить.

В скором времени Эхуани начала прижимать уши и махать хвостом. Когда они добрались до оазиса, она стала задирать голову, угрожая выбросить Измая из седла. Эта лошадка не привыкла так долго нести на себе всадника, и ей давно пора было ужинать. Дракон Солнца Акари распростер свои крылья над широким и прекрасным днем, но Измай чувствовал, что зрение его затуманилось по краям, точно он смотрел на мир со дна темного зловонного мешка и кто-то быстро завязывал сверху веревку.

Я поставлю палатку здесь, – сообщил он Рухайе и отпустил Эхуани пастись.

Проверь, пожалуйста, нет ли поблизости крупных хищников.

Измай подумал о костяном царе, но вслух этого не произнес.

Здесь нет хищников, кроме нас. Глупый человек, – подумала Рухайя, но вслух не сказала. – Пойду найду кого-нибудь и прикончу. – Она махнула хвостом и исчезла.

Резкое движение кошки испугало Эхуани, и лошадка отпрянула в сторону, едва не выбросив всадника из седла. Измай стиснул зубы и разжал ладони, чтобы не дернуть за удила. Он спрыгнул с лошади, стараясь случайно не ударить ее ногой и не приземлиться на островок из старых сухих колючек. Затем снял сумки, седло и отпустил кобылу, слегка похлопав ее по крупу. Эхуани фыркнула и запрокинула голову, но подождала, пока он отойдет, прежде чем ударить задними копытами, демонстрируя свое истинное отношение к происходящему.

Следовало бы догнать ее, ведь отпускать лошадь в таком настроении – не самая удачная мысль. Или же нужно было пожать плечами и рассмеяться: норовистая кобыла была сокровищем, которое не купишь даже за пригоршню рубинов. Но Измай не сделал ни того, ни другого. Он продолжал стоять на песке в нескольких шагах от оазиса, с сумками в одной руке и седлом в другой, и с тяжело висевшим на боку шамзи, которого он еще не заслужил.

Измаю было слишком трудно сделать эти последние несколько шагов и поставить палатку. Выпить воды. Немного перекусить. Проверить копыта Эхуани, вычесать ей шкуру, посмотреть, нет ли поблизости хищников, еще раз попытаться поговорить с упрямой, уязвленной вашаи… Все это было выше его сил.

Юноша уронил свою ношу и стоял, раскачиваясь на жаре. Его синие одежды трепетали на ветру. Услышав, как заржала Эхуани, где-то в глубине собственного сознания Измай уловил мягкий возглас Рухайи, но у него уже не было сил на то, чтобы повернуть голову и посмотреть, чьи это ноги легко, словно шепот, пробирались к нему через песок. Как будто он не мог об этом догадаться. И все-таки когда она положила свою маленькую худую ручку юноше на плечо, он подпрыгнул.

– Измай. – Ее слова текли, как струйки дыма и меда. Струйки дыма с погребального костра, а меда – среди сожженных подношений. – Измай, мне очень жаль.

И тогда его отпустило. После прикосновения ее руки и звучания ее голоса – и ни секундой раньше – Измай упал на колени, как марионетка, у которой обрезали ниточки. Чар поймала его на лету, подхватив в сильные и крепкие, как старые корни, объятия – глубокие и сладкие, словно ночное небо. Измай вцепился руками в ее талию, прижался лицом к животу под потрепанным платьем и повис на ней, рыдая, как маленький мальчик. Звук собственного голоса казался ему таким потерянным, таким заблудшим, искаженным от боли и тоски, что Измай перевалился через край своего колодца страданий и упал в бездонную пропасть.

Чар гладила его по волосам, как это делала его мать, когда он был совсем маленьким, раскачивала его туда-сюда, напевая колыбельную, и это была самая прекрасная мелодия в целом мире.

Измай рыдал, пока не закончились слезы, пока он не опустел, пока его тело не отяжелело, а разум не сделался легким, как ночное небо. Когда все слезы вытекли и были поглощены Зеерой, он еще мгновение прижимался к своей подруге, а затем с трудом встал на ноги. Вытер лицо рукавом и нахлобучил свой туар на место. Юноша чувствовал себя ранимым и необычно легким, как будто мог улететь от дуновения лунного ветра.

– Прости меня, – сказал он ей.

– Простить? – Чар протянула тонкую загорелую ладонь к его руке, но подушечки ее пальцев не прикоснулись к его одежде. – За что ты извиняешься?

– Прости, что принес в твой дом свою слабость.

Он поднял глаза к бледному небу. Измай не заметил, как взошла первая вечерняя звезда; теперь на небе была целая россыпь ночных светил.

– Я лишь хотел несколько дней побыть один. Ты не будешь против, если я разобью здесь лагерь? Я тебе не помешаю.

– Слабость?

Краешком глаза Измай заметил, как Чар улыбнулась. Улыбка вышла детской, таинственной и мимолетной.

– Так странно, что ты называешь себя слабым, Измай, сын Нурати. Пустыня скорбит о твоей потере. Мир скорбит о ней. Даже звезды скорбят.

Немного смягчившись, Чар добавила:

– Я тоже скорблю о твоей потере. Можешь оставаться здесь, сколько пожелаешь, но мне любопытно…

Она замялась.

Измай ждал. Дельфа светила полукругом, а ее маленькая сестренка Диди была почти полной. Они висели в воздухе, словно чего-то ожидали.

– Не хотел бы ты спуститься в долину? – прошептала Чар. – Там очень… спокойно. Это хорошее место для скорби. Место, которое лечит раны. Я думаю, что тебя встретили бы там с радостью.