Дунай. Река империй - Андрей Шарый

Кароль I правил целых 48 лет и в числе прочих государственных дел дотошно занимался вопросами экономики, наладив, в частности, кое-какое транспортное сообщение в Валахии и Молдове. После того как по итогам войны 1877–1878 годов Румыния прирезала себе часть Добруджи, Кароль повелел перебросить над основным руслом и рукавом Борча первый в стране постоянный мост через Дунай – с красивыми арками, железнодорожный, самый протяженный в тогдашней Европе, в четыре километра – между городками Фетешть и Чернаводэ.

Открытый в 1895 году и естественным образом получивший королевское имя мост честно прослужил целое столетие. На выпущенной к полувековому юбилею этой переправы почтовой марке красуются сразу два медальных профиля, словно Маркс и Энгельс: вдохновитель проекта король Кароль и ответственный за выполнение проекта архитектор Ангел Салиньи. Через два года монархию упразднили, и народная республика удалила с перекрытий моста монархические инсигнии и поменяла его название. В конце XX века рядом с утратившей прочность конструкцией соорудили современную переправу. К этому времени в Чернаводэ появились и другие объекты индустриальной архитектуры: шлюзовые ворота канала Дунай – Черное море и возведенная по канадско-итальянскому (не по советскому!) проекту атомная электростанция. За 35 лет усилий в эксплуатацию введены два реактора из запланированных пяти.

В Чернаводэ найдены признаки культуры эпохи среднего неолита. Древние охотники-собиратели одомашнили здесь лошадь и научились мастерить керамические статуэтки. Две самые знаменитые откопаны в 1956 году, и я видел их когда-то в Музее истории и археологии в Констанце. Это “Сидящая женщина” и “Мыслитель”: керамический мужчина пригорюнился, опустив локти на колени и подперев ладонями голову, его спутница замерла в спокойном ожидании. Глиняной паре не менее шести тысяч лет, так что Огюст Роден не был первым в художественном решении темы раздумий о вечности. Гордящиеся прошлым жители Чернаводэ многократно увеличили фигуру мыслителя, отлили ее в металле и установили на центральной площади своего города посередине цветущих розовых клумб. Подругу мыслителя (полагают, что это древняя богиня урожая) разместили рядом.

Впервые я побывал в Румынии еще до личного знакомства с Дунаем, в начале 1990 года, сразу после свержения режима Чаушеску и поспешной казни диктаторской четы. Скованная морозом и ужасом едва не начавшейся гражданской войны, доведенная до нищеты и отчаяния страна еще даже не начинала приходить в себя после четырех коммунистических десятилетий. Я жил в большом доме своих друзей в старом центре Бухареста неподалеку от шоссе Киселева (этот проспект и теперь носит имя русского генерала, управлявшего в 1829–1834 годах находившимися под протекторатом Российской империи Дунайскими княжествами). На стену мансардной комнаты, куда меня поселили гостеприимные хозяева, справа от выходящего в заснеженный орехово-вишневый сад окошка, был прикреплен плакат только что ушедшей эпохи – приветствие участникам международной балканской конференции. Этот большой художественной силы плакат представлял собой изображение стянутой в узел толстой трубы – череды государственных флагов всех шести тогдашних государств политического региона (Албании, Болгарии, Греции, Румынии, Турции и Югославии). Сверху было что-то написано о благах сотрудничества. Визуально, особенно в утренних сумерках (а я глазел на плакат всякий раз просыпаясь), рисунок выглядел зловеще и непристойно, напоминая завязанный узлом толстый пестрый фаллос.

В то время, когда такие плакаты украшали улицы Бухареста и Софии, социалистическое содружество и биполярная система мира уже трещали по швам, однако никто не мог предположить, что совсем скоро перестанет существовать СССР, что кровавым образом развалится Югославия, что число Балканских стран удвоится, а число придунайских государств вырастет с семи до десяти. Этот плакат, символ физиологических мучений политики и, если хотите, обреченности больших и малых империй, во время путешествий по дунайскому краю я вспоминал множество раз (почему и пишу о нем сейчас), ведь как ни стягивай в узел то, что стянуть невозможно, эта сущность все равно исчезнет.

За три с небольшим месяца до кончины Чаушеску и его диктатуры, в ту пору когда в соседней с Румынией Болгарии уже набирали ход демократические преобразования, в районе Галаца произошла едва ли не самая страшная в истории дунайского судоходства катастрофа. Туманным воскресным утром 10 сентября 1989 года румынский теплоход Mogoşoaia [102] с 222 пассажирами и членами экипажа на борту (при допустимой вместимости 160 человек) столкнулся с караваном груженных десятью тысячами тонн железной руды барж, которые тащил вверх по реке болгарский толкач (тип буксирного судна) “Петър Караминчев” [103]. Многие из тех несчастных, что оказались на румынском теплоходе, целыми семьями возвращались с богатой сельской свадьбы. Протараненная баржами Mogoşoaia быстро затонула. Спаслись всего восемнадцать человек, в их числе четырехлетний мальчик, которого при столкновении судов счастливо выбросило за борт на пластиковой канистре. Партийные журналисты обеих братских стран, как могли, замалчивали трагедию; затопленный теплоход удалось поднять на поверхность с глубины 25 метров только через неделю. Дунай еще долго выносил на берег трупы.

Сегодняшние румынские отчеты о трагедии содержат упоминания о том, что экипаж буксира вечером накануне катастрофы усердно отмечал свой всенародный праздник – День Сентябрьской революции, напоминающий о приходе в 1944 году к власти коммунистов. Болгарские источники по понятным причинам такую версию опровергают. Так или иначе, для социалистической Болгарии это была последняя возможность попраздновать: к сентябрю 1990 года новым президентом республики стал философ-диссидент Желю Желев. Капитан буксира попал под следствие, но на родине его освободили от уголовной ответственности. В Румынии этого капитана судили in absentia и дали десять лет тюрьмы, из которых он не отсидел ни дня. Судебный процесс на фоне бурных общественных перемен остался почти незамеченным. Еще через несколько лет родственники погибших получили не слишком значительные компенсации. Окрашенный в бело-зеленое толкач “Петър Караминчев” до сих пор числится в пароходстве Българско речно плаване, я сверялся в регистре.

Когда большое судно идет на дно и уносит с собой много людей, это очень плохая примета. Крушение “Титаника” принято считать знамением Первой мировой войны, о гибели в 1986 году у новороссийского берега “Адмирала Нахимова” говорят как о трагическом предвестии распада Советского Союза. Вслед за теплоходом Mogoşoaia на дно истории пошли и СРР, и НРБ. Так получилось, что в начале 1990-х годов я приезжал в Румынию и Болгарию, наверное, раза четыре. Не помню, чтобы тогда хотя бы раз хоть что-то слышал о железных баржах, смявших беззащитный теплоход. Кое-кто из моих знакомых и в Болгарии, и в Румынии вообще об этой трагедии не знает.