Дунай. Река империй - Андрей Шарый

История, как песчинки река, выносила на этот клочок румынского берега людей разных крови и племени. Здесь родился Александр Лёр, сын австрийского моряка и украинской медсестры, храбрый летчик, генерал-полковник гитлеровской армии, кавалер Рыцарского креста с дубовыми листьями, казненный после Второй мировой войны югославскими властями по обвинению в руководстве карательными операциями. В отличие от Лёра, его земляк Штефан Протопопеску, пионер румынской авиации и талантливый авиаинженер, дослужился лишь до майорского звания, может, потому, что до войны не дожил. В Турну-Северине выросло немало пленников противоречивого времени и политических обстоятельств – такие разные персонажи, как историк холокоста Теодор Лёвенштейн и генеральский сын, государственный деятель, промышленник и министр Ион Джигурту. Убежденный националист-консерватор, в конце 1930-х годов он помог своей стране выбрать неправильных военных союзников и в итоге сгнил в коммунистической тюрьме. Чьим-то именем назвали улицу или школу, а кому-то после смерти не досталось и пары метров родной дунайской земли.

Пуговицей, на которую Румыния застегнула свой дунайский сюртук, я бы назвал Джурджу, город на болотистой равнине напротив Русе, основанный в XIII или XIV веке, как и некоторые другие прибрежные поселения, генуэзскими негоциантами. Джурджу (“Георгиево”) стал ключевой транзитной станцией на первом маршруте Orient Express — одного из самых аристократических развлечений “прекрасной эпохи”, железнодорожного путешествия из Парижа в Стамбул и обратно. Три тысячи километров за 67 часов, по графику движения 1889 года – балканская и дунайская экстраваганца через окно роскошного купе в стиле ар-деко, вышколенная обслуга и высокая кухня в вагоне-ресторане, чисто английское убийство из романа Агаты Кристи. Так Европа продвигалась к своему восточному пределу.

Дороги Востока. Плакат. 1898 год.

Перспективная идея европутешествия пришла в голову бельгийцу Жоржу Нагельмакерсу в конце 1870-х годов, когда Румыния уже располагала железнодорожной веткой от Бухареста к Дунаю. В октябре 1882 года пробный поезд класса люкс с 58 пассажирами проследовал из Парижа в Вену, впервые соединив Францию с Дунаем. Вскоре маршрут продлили: прибыв в Джурджу, путники пересаживались на паром, от Русе до Варны следовали другим поездом, оттуда пароходом добирались до Стамбула. Потом придумали альтернативный вариант движения, через Белград.

Маршруты “Восточного экспресса” в 1883–1914 годах.

В разное время транспортным ноу-хау Нагельмакерса пользовались австро-венгерский император Франц Иосиф, герои романа “Дракула”, британская королева Елизавета II, президент Франции Шарль де Голль, секретный британский агент Джеймс Бонд, называю только некоторых. С перерывом на две мировые войны классический “Восточный экспресс” точно по расписанию курсировал до 1962 года, породив полдюжины новых маршрутов под одним и тем же брендом, и необязательно через Дунай, и необязательно в Стамбул. Однако время столь долгих регулярных путешествий прошло. Исторический сервис, проиграв сражение скоростным поездам, прекратил существование, оставив после себя легкий запах паровозной гари и дымку fin de siècle, той благословенной поры, когда утонченность переживаний и обостренность ощущений считались хорошим тоном. В ту пору, полагаю, панорамные виды Джурджу не слишком соответствовали распространенным в Западной Европе настроениям фривольности, декаданса, пресыщенности жизнью и очарованности смертью, но люди, прокладывавшие железные дороги, вряд ли об этом задумывались.

Идея комфортабельных “отелей на колесах” никуда не исчезла: из разных точек А в разные точки В теперь курсируют, например, Danube Express и Golden Eagle Danube Express. В качестве гламурного туристического аттракциона возродился и Orient Express: пару раз в год стилизованные под старину вагоны отправляются из Парижа в Стамбул. Путь – без долгой остановки – пролегает через Джурджу и Русе. Билет стоит три или четыре тысячи долларов. Расходы на питание включены в стоимость.

Обозначение “Украинское Придунавье” не может быть старше семи десятилетий, поскольку даже формально эти земли считаются украинскими только с 1940-х годов. В действительности, думаю, такой термин – ровесник украинской независимости. В послевоенный период почти 150-километровый береговой отрезок от порта Рени до городка Вилково у самого устья через Измаил и Килию был в первую очередь советским, а в отечественном массовом сознании, подозреваю, российским, столь тесно здешнее прошлое связано с множественными балканскими походами армий Екатерины, Александров и Николая. Организаторы экспозиции музея Суворова в Измаиле идут дальше: посетителям объясняют, что примыкавшие к левому берегу Дуная земли принадлежали Киевской Руси. Александр Васильевич, получается, не чужое отнимал, а возвращал унаследованное от предков, пусть и далеких. Такая версия прошлого устраивала Советский Союз, до последнего времени устраивала и Украину, но далеко не все ученые находят ей подтверждение. Хватило бы аргументов, чтобы сослаться на историческую преемственность, и Молдавии, владевшей этим аппендиксом Дикого Поля один век Средневековья; и турецким патриотам, триста лет штриховавшим карты устья Дуная зеленым османским карандашом; и политикам из Бухареста, между двумя мировыми войнами обустроившего здесь цинут (округ) Нистру. На том месте, где в Измаиле стоит памятник Суворову, до войны красовался монумент королю Фердинанду I, присоединившему Бессарабию к Румынии. Вернее всего сказать так: теперешнее Украинское Придунавье, периферийные для всех территории, – русский трофей, обеспеченный дипломатическими интригами и оплаченный жизнями десятков тысяч солдат. Кто был сильнее и хитрее, тот и выиграл.

Российская империя приступила к системной колонизации Южной Бессарабии двести лет назад, выдавив османского неприятеля на правый дунайский берег. Турки называли степной край к северу от реки “Буджак”, от слова “угол”. В этом просторном и часто полупустом, малонаселенном углу на стыке больших и малых царств и империй издавна гуляли азиатские кочевники. Степь – парафраз тревожной свободы, метафора, к которой какие только поэты не обращались. Классик гагаузской литературы Степан Куроглу, например, сказал о своей родине пусть и нескладно, но искренне и без обиняков:

Самым знаменитым, пусть и нетипичным представителем первого поколения русских колониальных администраторов в “азиатском захолустье” Европы стал коллежский секретарь, двадцатилетний “суровый славянин” Александр Пушкин, за вольнодумство высланный в 1820-м из Петербурга и с нескрываемым отвращением проведший на новых юго-западных землях империи Романовых четыре долгих года. Пушкин сравнивал себя с другим великим поэтом-изгнанником, Овидием: за 1800 лет до Александра Сергеевича тот также попал в немилость к императору и очутился, как ошибочно сочли очарованные собственным прочтением Античности петербуржские интеллектуалы, “по ту сторону Истра”. На самом деле Овидий Дуная не пересекал, а проживал в городе Томис (теперь Констанца в Румынии), на последнем рубеже римской цивилизации. Однако на закате Екатерининской эпохи русские назвали именем древнего пиита отвоеванное у басурман селение Хаджидер на берегу Днестровского лимана, поскольку решили, что именно там должна находиться могила Овидия. Уже в новое украинское время в Овидиополе, поселке рядовой советской судьбы, поставили автору разгневавшей императора Августа нескромной поэмы “Наука любви” памятник. В отличие от Овидия, повторивший его судьбу ссыльного гения Пушкин увидел Дунай. В декабре 1821 года поэт осмотрел крепость Измаил и, похоже, проникся суворовской героикой: “Сия пустынная страна / священна для души поэта…”