Иные песни - Яцек Дукай

— Ммм, выходит. Ты говоришь, план таков: вытянуть из Госпожи как можно больше, завоевать как можно лучшее положение и удержать ее любой ценой. А все остальное, только ложь, которую отбрасывают по мере износа.

— Не все ищут лишь славной смерти на поле битвы. Есть рытеры, и есть те, кто их посылает в бой.

— Нет, — не согласилась с ней Аурелия. — Есть рытеры, и есть те, за кем рытеры идут в бой. Тот Иероним Бербелек, о котором ты говоришь — кого бы он за собой увлек, откуда бы черпал силы, как побеждал? Перед чем должен был бы покориться король Казимир. В Форме, основанной на лжи, силы нет. Почему он завоевал Коленицу, почему Цудзыбрат поддался? Месть была истинной, ненависть была правдивой.

Янна полила хлеб медом и теперь облизывала липкие пальцы.

— Обманывали тебя до сих пор великие текнитесы психе, девушка, — пренебрежительно чмокнула она.

— О, я верю, что именно это ты правдой и считаешь! — Теперь уже рассмеялась Аурелия, глаза у нее заискрились. — И, быть может, эстлос Бербелек сознательно позволил тебе так думать. Почему бы и нет? Обман гнездится в тебе. Спроси Антидектеса, в чем суть самых страшных болезней — проказы, гнили, оспы, рака — откуда они берутся в людях. Они не появляются у людей сильной Формы. Это сома отражает растрескивание морфы и внутреннее безумие, ткани бунтуют против других тканей. Так лжет тело. Вот — отверни-ка повязку, покажись мне. Ну, больше, больше. Ведь ты можешь позволить себе, так почему не наняла текнитеса сомы? Или никто из них уже не способен справиться со столь искривленной Формой? А? Ложь в тебе.

Янна бросала остатки колбасы собакам, те сбежались под дуб со всего двора, грызлись и толкались у ее ног, наиболее агрессивных она отпиливала подальше от каменной скамейки — но продолжала их кормить.

— Ну, ну, ну. Характерец; или это Святовид тебя коснулся, как с той старухой? — Она прищурила глаза от солнца, которое уже начало проникать под ветви дерева, и на лице прибыла сотня новых морщин. — Старуха Янна и молодуха Аурелия. Кто из них прав? Боги бросают кости. Боги не бросают кости. Но очень скоро мы сами убедимся, когда Иерониму придется выбирать: поступать ему так или иначе. Так что? Сколько поставишь?

— Это ты предлагаешь мне пари?

— Ага.

— Денег я не хочу.

— Знаю. На одно желание.

— Какое?

— На какое угодно.

— Нет. Я дала присягу.

— Тогда ничего такого, что бы было против твоей присяги.

Аурелия вытерла губы.

— Хорош. И ты — одно желание.

— Одно.

— Выгоню тебя в Херсон, в Землю Гаудата.

— Ну да, непременно.

Янна криво усмехнулась. Бросив собакам последний кусочек колбасы, она подняла глаза. Аурелия зевала во всю.

— Вот это так устала?

— Нужно возвращаться в кровать, а то упаду носом в тарелку. Спокойной ночи.

В четвертый раз она проснулась уже по-настоящему. Король со своими людьми уже выехал, и острожский двор казался пустым. А сколько людей живет здесь вообще? После того, как уедет стратегос со своими людьми — останется лишь эта тишина и пустота, и зеленый свет леса. Дело в том, что Аурелия проснулась в тот самый тихий час, сразу же после рассвета, и она ходила по пустым коридорам и высоким залам со стенами из древнего дерева (первый этаж главного здания был возведен исключительно из дерева, на фундаментах из черных от старости камней). Воздух буквально сиял и дрожал от весеннего солнца, врывающегося через каждое окно, бойницы и щели, но когда Аурелия вступала в тень этих стен, что помнили рождение и первую смерть Свято вида, ее охватывал чуть ли не материальный холод, шершавая ткань холода, саван темной сырости, дыхание паром исходило у нее изо рта и тут же стекало каплями. Именно так, по словам Антидектеса Александрийца, аэровые цеферы превращаются в гидоровые цеферы, архе горячая и влажная в архе холодную и влажную, ведь даже самостоятельные стихии рождаются и умирают.

Из сеней, завешанных головами чудовищ пущи, Аурелия вышла на двор — в клубящиеся тучи проснувшихся насекомых, в жаркое сияние — в сад, в лес. Обозначенная выжженными на коре рунами тропа спустилась прямиком к рыбным прудам Острога. Заросшие зеленой шубой воды казались плоскими полянами, растянувшимися среди сомкнутых рядов деревьев. Лохматый мужик лениво пихал сучковатой дубиной в одном из прудов. Увидав Аврелию, он раскрыл рот, замер в половине движения, чуть ли не спадая за выскользнувшей из рук веткой в темную воду. Лунянка отступила в лес. Эти деревья — здесь все растущее, растет дико, даже то, что садится и разводится человеком: яблони, пшеница, лук — наполовину дикое, рвущееся на свободу, к формам древнейшим, пред-человеческим, бесцельным. Здесь, в глубинном антосе Святовида.

Буквально через пару десятков шагов, когда свет просеки исчез между стволами, она совершенно потеряла ориентацию. Девушка шла так, как вели ее наклоны почвы, перепутавшиеся корневые системы, лабиринты то густой, то вновь редкой растительности. Она уже не могла избегать прикосновений леса, продиралась сквозь сырую зелень, паутины клеились к ее коже, растения обвивались вокруг ног. Все здесь было таким холодным и мокрым… Земля, она находилась на Земле, в мире грязи и хаоса. Но та же самая морфа отражалась и за пределами ауры Святовида — грязь и хаос, в телах и умах. Люди здесь какие-то недоделанные, недоформованные, растянутые между одной морфой и другой, без прямых линий и четких краев, неустанно пытающиеся помирить правду с ложью. Неужто все мы были такими, отсюда ли пришли, отсюда ли вытащила нас Госпожа? Неужто вселенная родилась из Лжи…? А стремится к совершенству, постепенно заменяя невероятное вероятным, неправдивое — правдивым. Эволюции и изменения закончатся в момент достижения Правды, которая может быть лишь одна, неизенная. Тем временем, живем во Лжи, живем Ложью, живем, потому что Лжем.

Девушка споткнулась об угловатый камень. Между замшелыми стволами открывалось выложенное плоскими булыжниками возвышение. В его средине — подошла, склонилась — был поставлен самый крупный камень, отесанный в виде пирамиды с гладкими боками. Теперь, естественно, тоже поросшими мхом. Пирамида была высотой в три пуса, но до половины ее закрывала куча насыпанного вокруг камня мусора. Разгребла его ногой — какие-то кости, черепа — присела на корточки — все похожего вида, жуки и многоножки убегают через пустые глазницы и под челюсти, когда она разгребает останки — не человеческие, эти черепа удлиненные, узкие, с низкими и плоскими лбами и клыками хищников — волки? Лисы? Собаки? Некоторые совсем уже ветхие, а некоторые, те что сверху, удивительно свежие, еще с кровавыми пятнами, не до конца очищенные червями. Кто их сносит сюда, с какой целью. Аурелия убрала их из под камня, ударила по нему открытой ладонью, затем стерла сажу. Как и предполагала, здесь была выбита надпись. Вистульские слова были ей не ведомы, хотя алфавит был латинский. Только одно бросилось в глаза: БЕРБЕЛЕК. Это могила, она стояла у могилы. Нашла арабские цифры: 1161–1179. Какой-то родич стратегоса. Стала искать имена рядом с фамилией. НАДИЯ. РЕГИНА. СЛЮВА. Быть может, это просто вистульские слова, которых она не понимает. Стратегос никогда не упоминал о ком-то таком. Может, это другая ветвь семейства? А есть ли у него вообще какое-то семейство?