Иные песни - Яцек Дукай

Ихмет направился к ней.

— Нет! — воскликнула лунянка.

Теперь может и покричать, даже если…

За его спиной — босые стопы по камню — все ближе. Ихмет отскочил. Удар прошил воздух.

Назад! Кто? Ага, знает, никогда не забывает лиц, это эстлос Давид Моншебе из Фив, жених эстле Алтеи Лятек, арес Арес!… О, Манат.

Битва произошла у порога террасы — секунда, две, не больше. Ним род пнул ареса в голень, ломая тому ногу, обнаженная кость вспучилась белыми иглами. Арес достал до головы Зайдара, сдирая половину лица. Кулак нимрода едва коснулся правого плеча юноши, и оно выскочило из сустава. Арес пихнул открытой ладонью в грудь перса, ребра и ключица разлетелись на тысячу обломков, разрезая легкие Зайдара, пронзая его сердце. Идя напротив этого движения, нимрод еще зацепил большим пальцем левой руки шею Моншебе, вырывая гортань, артерию, жилы и мышцы.

Оба они упали на холодный мрамор.

Ихмет не чувствовал этого холода, не чувствовал собственного тела; и боль всегда приходила лишь потом — да и вообще, успеет ли прийти сейчас? Кровь склеивала ему веки, левым глазом вообще не видел; мир отплывал от него в светлой утренней заре, солнце и зелень, и вода, и небо голубые, и лицо склоняющейся над ним эстле Амитасе.

— Его не должно было быть здесь, не должно было быть, о, Мать, не выдержу я этого снова, неужто Иероним не мог прислать тебя раньше?!

Никто меня сюда не присылал. О чем ты. Должна. А — нет. Разочарована. Только это уже не имеет никакого. Ждала кого… И все-таки. Больно.

* * *

Огонь не похож на какую-либо иную стихию; Огонь отличается от по своей природе от любой иной Материи. Единственный, он творит себя сам: из пламени — пламя, из искры — пожар. И единственный, он образуется посредством применения силы. Его единственного можно вообще создать, другие стихиии невозможно — а Огонь, да, имеется множество способов. Другая Материя существует сама по себе, независимо, а Огонь всегда требует какой-нибудь основы, топлива, носителя. Говоря вообще, — писал Теофраст с Лесбоса, — всегда и все, что только гори, находится словно бы в процессе творения, так как и движение; потому-то, даже если и рождается, всегда сходит на нет, когда нет топлива, и само по себе гибнет. Если бы Движение было стихией, в Материи обладало бы видом Огня.

Но Аурелия чувствует, что по сути своей Движение — это стихия, и она как раз отдается в его владение, замыкается в его морфе. Окологрудник, околоплечники, околошлем, вихревицы — очередные элементы доспеха, словно органы живых часов, сейчас обороты их шестеренок совпадут с ритмом ударов ее сердца, сейчас она объединится с ними в одной гармонии.

Распаленная, развибрированная, звенящая резонансом меканической энергии она вышла из палатки. Продолжался интенсивный обстрел перед штурмом, ежесекундно гремела какая-то из пыресидер, а пальба из кераунетов вообще не прекращалась. Аурелия согнула колени, околоножные и околоплечные эпициклы захватили огромные массы грязи; на мгновение она почувствовала себя словно голем, джинн, ига наци — но тут же сменила морфу, защелкнулись ажурные передачи доспехов, а стремительность, прибавленный ее вечно-движением, удлинил прыжок Аурелии двадцатикратно, посылая ее — огненную комету — над половиной лагеря, на склон под лесом, напротив разбомбленных ворот Колесницы.

Здесь готовилась к бою сотня Хоррора; чуть ниже, под склоном, демиург осы зоона неспешно выставляли в ряды сонных бегемотов. Аурелия приземлилась, согнув колени, вонзаясь на пус в размякшую землю — фонтаны грязи полетели во все стороны, послышались ругательства забрызганных солдат. Девушка выпрямилась. Этхерные доспехи в полумраке ранних сумерек предстала в виде серебряно-розовой тучи, пятна небесного света, расщепленного вокруг тела женщины вибрирующей призмой. Только внизу, вокруг ее стоп, икр и колен, где смерчи набухали черным от захваченных ге и гидора, лишь там глазам землян представала истинная природа доспеха, а точнее — его движение, природа движения, гармония шестой стихии, сила стремления. Этхеро-грязевые вокруг-голенники одинаково рассекали глину, траву и камни.

Наступило вполне понятное замешательство. Расступившись, воины Хоррора нацелили в Аврелию свои кераунеты и секатовницы.

К лунянке сделал шаг высокий бородач с гравировкой сотника на угольном нагруднике.

— Кто ты такая?

Неожиданно Аурелии захотелось сказать им правду — про Луну, про Госпожу, что, по сути своей, они служат Стратегосу Лабиринта — но тут весьма вовремя появился гегемон Обол, и искушение куда-то исчезло.

— Стратегос тебя вызывает, — рявкнул он девушке.

Ему не было видно выражения ее лица, затуманенного быстрым около-шлемом. Она кивнула.

Эстлос Бербелек уже забрался на свое верховое животное, высокого хумина-альбиноса. С седла он наблюдал за Колесницей через подзорную трубу. Аурелия отметила, что он надел лишь легкие доспехи, шлем свисал у луки седла.

Рядом, на могучем пегом жеребце, сидел герольд с древком развернутого штандарта в руке (нижний конец он вставил в стремя). Вопреки надеждам Аурелии, это не был штандарт Луны, но Острога: Красная Саранча.

— Знаю, что тебя искушает, — сказал стратегос.

Аурелия склонила голову.

— Кириос.

— Быть может, мне придется разочаровать тебя еще сильнее. Им известно, что прибыл Хоррор, но не знают, в каком количестве. Гляди. Вот уже четверть часа они не стреляют.

Аурелия выругалась.

Бербелек на это расхохотался.

— Так как же оно будет? Снова спрячешь доспехи?

— Дай приказ атаковать.

Опустив подзорную трубу, он хитрованисто подмигнул лунянке, выпрямился в седле — и поднял руку.

Запела труба.

Тут же к ним подскакали Янна-из-Гнезно, за ней капитан Полянский и сотник вистульской пехоты.

— Северная стена, — прохрипела Янна. — Десятка два москвичей пыталось сбежать через северную стену, хотели сдаться. Я что б я сдохла! Думаешь, с Крыпером что-то случилось?

Буууммп! — очередной котел с антидекстовым варевом полетел к городу. Фонтан огней пролился и на так уже горящие крыши. Аурелия охватила взглядом панораму Колесницы и окружающих ее полей. Только движение привлекало ее внимание; неподвижное для нее просто не существовало. По тесно застроенному городу, по его щербатым стенам скользнула совершенно слепым взглядом — оттуда уже никто не стрелял, не было заметно какой-либо активности.

Троекратно прозвучал свисток сотника Хоррора. Те уже были готовы. Стратегос тронул вожжи белого хумия, герольд ударил пятками под бока своего коня, Янна торжественно ругнулась. В рыке бегемотов, в непрерывном грохоте пыресидер и кераунетов, в ржании лошадей, в хрусте угольных доспехов Хоррора — начинался последний штурм.

Аурелия глянула вправо и влево: ровный ряд хоррорных, растянутый словно на параде. Одинаково одетые, с идентичными движениями, даже рост один и тот же — чуть повыше были только десятники. Раз, раз, раз, охваченные единой морфой, они ступали в нечеловечески мерном ритме — лунянку даже передернуло. Сейчас дело было не в обычном штурме укреплений, ударе в пролом, подобное построение просто не имело бы смысла — здесь главным и исключительным было лишь устрашение защитников города.