Пасьянс на красной масти - Кирилл Шелестов

— Только никому не говори, — попросил я умоляюще.

— Ты же меня знаешь! — обиделась она. — Из меня слова не вытянешь! Могила!

Я с сочувствием посмотрел на Храповицкого, который мирно ел рыбу, ни о чем не подозревая. Итак, вопреки всем стараниям моего шефа сохранить в неприкосновенности свою репутацию добропорядочного семьянина и образцового мужа четырех жен, сразу по возвращении ему предстоял шквал скандалов со своим гаремом. Я не сомневался, что, благодаря неутомимой Торчилиной, горькая правда о том, с кем летал Храповицкий за границу, разойдется по области быстрее, чем мы там приземлимся.

— О чем вы там шепчетесь? — грозно бросил в нашу сторону губернатор.

— О коровах, — ответил я. — Нелегко им придется в наших краях!

Он почувствовал в моих словах скрытый подвох и подозрительно нахмурился.

— Приживутся! — отрезал он. — Создадим им условия. Коровы не люди. Они меньше капризничают. Я вообще много жду от этого проекта!

В этом я, зная цифры, нисколько не сомневался. Ждал, между прочим, не он один. Ждал еще Храповицкий, Виктор, Вася, Плохиш, Хенрих, целая армия безликих чиновников областной администрации и наших алчных менеджеров.

— Придет время, и мы будем продавать молочную продукцию другим регионам! — не унимался Лисецкий. — Да хоть в тот же Саратов! Как у них там с молоком, а, Калюжный?

— Плохо! — с готовностью заявил Калюжный, не моргнув глазом. — Нету там молока. Ну, то есть, вообще!

— Дурак ты все-таки, — с сожалением заметил губернатор. — Только и умеешь, что поддакивать.

Калюжный надулся и задышал.

— Нельзя тебе поручать такой проект. — Лисецкий покачал головой. — Погубишь ты все. Надо другого человека искать. Со стороны. — Он с хитрым видом осмотрел присутствующих и остановил свой взгляд на Гозданкере. — Правильно я говорю, Ефим?

— Вам виднее, — ответил Гозданкер сдержанно. Он был не в настроении поддерживать тон губернатора.

— Но твоих родственников, чур, не предлагать! — крикнул Лисецкий и отрывисто захохотал. Торчилина визгливо присоединилась к нему. Остальные тоже заулыбались.

Возможно, на моем самочувствии сказывались две бессонные ночи и ссора с Ириной, но сегодня Лисецкий действовал мне на нервы сильнее обычного. К тому же ситуация с Калюжным все больше напоминала мне сцены из наших вечеринок в обществе Пахом Пахомыча.

— Ну а ты, Назаров, — обратился вдруг губернатор к руководителю Департамента международных отношений. — Ты что-нибудь полезное вынес из этой поездки?

Убитый Игорь не ожидал вопроса. Он вздрогнул и выронил вилку. Губернатор обычно не замечал его на людях.

— Меня удивила их бережливость, — поспешно промямлил он. — Они там, в правительстве, считают даже, сколько листов бумаги потратил каждый сотрудник на ксерокопии. Не говоря уже о телефонных переговорах и прочем. Все-таки богатая страна, и вдруг такая экономия…

— Если не экономить на содержании чиновников, — внушительно перебил Лисецкий, — наш народ так и будет сидеть в нищете.

То, что кого-то за этим столом заботила нищета нашего народа, было для меня новостью.

— А если экономить на чиновниках, то они начинают воровать! — не утерпела Торчилина, очевидно опасаясь, что энтузиазм губернатора в отношении новых веяний приведет к тому, что его подчиненные отправятся из Голландии пешком. Впрочем, произнеся свою реплику, она, на всякий случай, натужно захихикала, показывая, что шутит.

— Чиновники всегда будут воровать! — резко возразил Лисецкий, даже не улыбнувшись. — И никогда не будет отбоя от тех, кто хочет пробраться во власть! Это только Решетов не понимает, что власть — это высшая субстанция. Ты ведь этого не понимаешь, Решетов?

— Наверное, не понимаю, — ответил я терпеливо. Что-то в моем ответе его разозлило. Глаза его блеснули.

— Вот вы с Храповицким и Гозданкером принадлежите к субстанции денег, — раздраженно принялся объяснять Лисецкий. — Он, — губернатор кивнул на Плохиша, — принадлежит к субстанции силы. А власть обладает и тем и другим. Теперь понял?

— Я так быстро не могу, — ответил я, стараясь припомнить, где я это уже читал. — Мне нужно время.

— Иронизируешь? — вспыхнул губернатор. — Зря! Значит, ты единственный, кто в этой поездке ничего для себя не почерпнул. Даже потерял! Ты знаешь о том, что ты потерял?

— Не знаю, — кротко признал я.

Моя покорность выводила его из себя гораздо больше, чем, если бы я принялся спорить. Он хотел меня уколоть и злился оттого, что это ему не удавалось.

— А потерял ты многое! — ответил Лисецкий мстительно. — Я хотел поставить тебя во главе этого проекта. Только до поры до времени держал эту мысль при себе. А теперь я тебя не назначу. Не назначу! — повторил он злорадно. Получил?

За столом воцарилось гробовое молчание. Храповицкий опустил голову и закусил губы. Торчилина незаметно от меня отодвинулась. Остальные избегали смотреть в мою сторону. И лишь Лисецкий не сводил с меня прищуренных недобрых глаз.

— Жаль, — сказал я, пожимая плечами. — Телки — моя слабость.

Я, кажется, тоже начал заводиться и недооценил степень его взвинченности. Мой ответ распалил его окончательно.

— А знаешь, почему?! — свирепо осведомился он.

Я знал, что надо было промолчать. Но не сделал этого.

— Догадываюсь, — кивнул я. Храповицкий метнул на меня острый предостерегающий взгляд, но я сделал вид, что не заметил. — Я для вас слишком самостоятелен.

— Ты не умеешь подчиняться! — повысил голос губернатор. — А значит, не умеешь командовать. А если ты плохой подчиненный и плохой начальник, значит, ты не можешь стоять во главе большого дела! Ты понял меня?! Володя, — повернулся он к Храповицкому, — ты меня услышал?!

— Да, — хмуро произнес Храповицкий, разглаживая салфетку на коленях. — Я вас услышал.

— Вот и отлично! — заключил Лисецкий, с удовлетворением. — Заодно и всем остальным урок будет!

Урок и впрямь вышел довольно внушительным. Никто не осмеливался поднять глаз или произнести хоть слово. Члены делегации даже перестали жевать. Я поймал короткий, сочувствующий взгляд Гозданкера и успокаивающе подмигнул ему в ответ.

Вот этого делать не следовало. Лисецкий, который уже было начал затихать после произведенной экзекуции, перехватил нашу пантомиму и опять взбеленился.

— Ты, Решетов, считаешь себя умным человеком, как я погляжу? — с сарказмом крикнул он. — А напрасно! По моему мнению, ты ведешь себя как дурак!

Наверное, это было правдой. И то, что он вел себя ничуть не лучше, меня никак не оправдывало. Но есть предел и моему терпению. Все-таки между мной и Калюжным была одна небольшая разница. Я не являлся подчиненным Лисецкого. И не собирался им становиться.

— Дурак, потому что не смеюсь вашим шуткам? — спросил я, стараясь оставаться внешне спокойным.