Homo Deus. Краткая история будущего - Юваль Ной Харари

У технического прогресса совершенно иная программа. Он не собирается слушаться внутренних голосов. Он собирается их контролировать. Когда мы разберемся в биохимической системе, порождающей все эти голоса, у нас появится возможность двигать рычажками, прибавляя громкость тут и убавляя там, и делать жизнь намного легче и комфортабельнее. Растерянная адвокат получит риталин, виноватый солдат – прозак, а несчастливая жена – ципралекс. И это только начало.

Гуманистов такой подход приводит в ужас, но давайте не будем судить скоро. Гуманистические рекомендации слушать себя погубили не одну жизнь, между тем как правильная доза правильного лекарства принесла огромную пользу здоровью и отношениям миллионов. Чтобы действительно услышать себя, некоторые люди должны сначала уменьшить громкость внутренних криков и обвинений. Согласно современной психиатрии, многие «внутренние голоса» и «подлинные желания» – не что иное, как продукт биохимических дисбалансов и нервных заболеваний. Люди, страдающие клинической депрессией, то и дело прерывают успешные карьеры и здоровые отношения, так как из-за какого-то биохимического сбоя видят все сквозь темные очки. Может, вместо того чтобы прислушиваться к таким вредным внутренним голосам, было бы целесообразно их заглушить. Когда благодаря чудо-шлему в голове Салли Эди воцарилось затишье, она не только стала заправской снайпершей, но и почувствовала себя намного лучше.

У каждого из нас может быть свой личный взгляд на этот счет. Однако очевидно, что с исторической точки зрения происходит нечто очень значительное. Гуманистическая директива номер один – «Слушай себя!» – больше не самоочевидна. Учась прибавлять и убавлять наш внутренний звук, мы отказываемся от веры в какую-либо подлинность, потому что уже не ясно, чья рука двигает рычажком. Казалось бы, это хорошая идея – заглушить раздражающий гвалт, от которого пухнет голова, чтобы наконец-то услышать свое глубинное подлинное «я». Но если не существует подлинного «я», то как решить, какие голоса глушить, а какие усиливать?

Согласно гуманизму, лишь человеческие желания наполняют мир смыслом. Но если бы нам было дано выбирать желания, на чем мы могли бы основывать этот выбор? Представьте, что в самом начале «Ромео и Джульетты» юный Ромео решал бы, в кого влюбиться. И что даже приняв решение, он в любую минуту мог бы передумать и сделать другой выбор. Что бы это был за сюжет? А вот именно тот, что пытается предложить нам технический прогресс. Если наши желания станут для нас некомфортны, технология обещает выручить нас. Если гвоздь, на котором висит Вселенная, вбит в проблемном месте, технология вытащит его и вобьет в другом месте. Только в каком? Если бы я имел возможность вбить гвоздь абсолютно в любом месте в космосе, то куда бы я его вбил и почему именно туда, а не куда-то еще?

Гуманистические трагедии разыгрываются тогда, когда у людей возникают некомфортные желания. Например, когда Ромео из дома Монтекки влюбляется в Джульетту из рода Капулетти – это верх некомфортности, потому что Монтек-ки и Капулетти заклятые враги. Технический способ предупреждения подобных трагедий – навеки избавить нас от некомфортных желаний. Какой боли и скорби можно было бы избежать, если вместо яда Ромео и Джульетта приняли бы таблетку или надели шлем – и их любовь была бы перенаправлена на других.

Здесь техногуманизм встречается с неразрешимым противоречием. Он считает человеческую волю самым важным, что есть во Вселенной, и потому побуждает человечество развивать технологии, способные контролировать и трансформировать волю. Ведь очень соблазнительно получить контроль над самым важным, что есть во Вселенной. Но случись нам когда-нибудь добиться такого контроля, техногуманизм не будет знать, что с ним делать, так как священная суть человека превратится тогда в очередной дизайнерский продукт. Мы никогда не сможем пользоваться такими технологиями, пока верим, что высшие источники права и смысла – человеческая воля и человеческое переживание.

Поэтому другая, более смелая технорелигия стремится окончательно отсечь пуповину гуманизма. Она предвидит мир, который не будет вращаться вокруг желаний и переживаний тех или иных человекоподобных существ. Что же может заменить желания и переживания в качестве источника всего смысла и права? Если говорить о сегодняшнем дне, то пока в приемной истории ожидает собеседования лишь один кандидат. Этот кандидат – информация. Самой интересной новой религией является датаизм[261]. Он не чтит ни богов, ни людей. Он поклоняется данным.

Датаизм провозглашает, что Вселенная состоит из потоков данных и что ценность всякого явления или сущности определяется их вкладом в обработку данных[262]. Вы можете счесть это мнением группы эксцентричных оригиналов, но на самом деле это представление уже преобладает в научном истеблишменте. Датаизм родился от взрывного слияния двух научных приливных волн. С одной стороны, через 150 лет после публикации Чарльзом Дарвином «Происхождения видов» естественные науки стали смотреть на организмы как на биохимические алгоритмы. С другой – одновременно, через восемь десятилетий после того, как Алан Тьюринг сформулировал идею машины Тьюринга, компьютерные специалисты научились разрабатывать все более сложные электронные алгоритмы. Датаизм соединяет то и другое, указывая, что биохимические и электронные алгоритмы подчинены одним и тем же математическим законам. Таким образом датаизм разрушает барьер между животными и машинами и предрекает, что электронные алгоритмы в конце концов расшифруют и превзойдут биохимические алгоритмы.

Политикам, бизнесменам и рядовым потребителям да-таизм предлагает революционные технологии и огромные новые возможности. Ученым и интеллектуалам он обещает ускользавший от нас веками научный Святой Грааль – единую универсальную теорию для всех дисциплин, начиная с музыковедения через экономику и заканчивая биологией. Согласно датаизму, Пятая симфония Бетховена, пузырь на фондовом рынке и вирус гриппа – три разновидности потока данных. Их можно проанализировать при помощи одних и тех же базовых понятий и инструментов. Идея, конечно, исключительно привлекательная. Она дает всем ученым общий язык, наводит мосты через академические разногласия и легко проводит открытия через междисциплинарные границы. Музыковеды, экономисты и микробиологи наконец смогут понять друг друга.

По ходу датаизм переворачивает традиционную пирамиду обучения. До недавних пор на данные смотрели лишь как на первое звено в длинной цепочке интеллектуальной деятельности. Человеку надо было превращать данные в информацию, информацию в знания, а знания в мудрость. Но дата-исты считают, что люди больше не в состоянии справляться с огромными потоками данных, поэтому не могут превращать данные в информацию и уж тем более в знания или мудрость. Поэтому обработка данных должна быть доверена электронным алгоритмам, намного более мощным, чем человеческий мозг. На практике это означает, что датаисты скептически относятся к человеческим знаниям и мудрости и предпочитают полагаться на Большие данные и компьютерные алгоритмы.