Влюблённые - Лина Вальх

один из немногих, что все еще существует. И он же самый древний. Именно здесь все началось. Бесплотная материя едва ли может противостоять облачённым в кости и кровь Духам на пике расцвета их сил. И мы создали его — идеальное создание, сосуд по подобию человека, наполненный знаниями всего мира. Я вложила в него тот кусочек, что сохранила. Я вдохнула в него жизнь, распалила внутренний огонь. Но я не могла предположить, что моё создание обернётся против меня.

Джанет замолчала на несколько мгновений, с силой сжимая руки Эйлин. Кончики ее пальцев стали горячее, распалились и готовы были обжечь кожу Маккензи, оставив на той красные пятна — но Эйлин лишь поджимала губы, ощущая, что оттолкни она сейчас Джанет, и пути назад уже не будет.

Джанет молчала, потому что была обижена. Она имела на это полное право, но оставлять Эйлин в неведении было полным преступлением. После всего, через что они вместе прошли, после всего, что их связывало, вот так сидеть и молчать оказалось для Эйлин сродни предательству, сродни… Она тряхнула головой, бессильно хмурясь от зияющих в памяти черных пятен. Там было что-то важное, что-то, связывавшее их двоих прочнее, чем просто десять лет знакомства. Джанет была обязана помочь ей вернуть эту память, но вместо этого она молчала, как будто столь долгого расставания было для неё мало.

— Он сильнее, даже ослабленный он остаётся тем, кто внушает ужас всем высшим существам, кто может уничтожить этот мир щелчком. Пусть я и… — Джанет повела плечами, и ее ладонь выскользнула из руки Эйлин, — внесла некоторые изменения в конструкцию его сосуда. Его тело всего лишь слабая человеческая оболочка. Его сознание — бесконечная вереница событий и вероятностей, он видит все и абсолютно ничего, он находится в каждой точке этой вселенной, но не видит стоящей перед носом кружки с кофе. Он сильнее меня, но его разум нет. А люди склонны совершать безумные поступки.

Эйлин хотела было хмыкнуть: большего оскорбления она в жизни не слышала. Джанет делала вид, что ее просто нет. Говорила о ней так, будто ее не было рядом, словно она не сидела и не заглядывала ей в глаза, ловя каждое слово.

— Ты его любишь? — неожиданно для себя выпалила Эйлин: эти слова не были ее собственными, она не чувствовала, как ее губы шевелятся, но голос явственно раздался в ушах, а Джанет рассеянно хмыкнула. — Что?! Не смейся! Я слышу, как ты говоришь о нем. Я не представляю, кто он и где сейчас, но, уверена, что он…

— Ты сейчас сидишь передо мной, Эйлин. Не говори мне то, чего не знаешь. Если бы он любил, то — Джанет осеклась. — Неважно.

Джанет пахла цитрусами, она покалывала на языке кисло-сладким привкусом и вспыхивала в сознании ярким образом. Она погрузилась в свои мысли, заламывала руки и смотрела куда угодно, кроме лица Эйлин. Хотя Маккензи этого даже не могла видеть — только чувствовала и сдерживала полуулыбку, представляя, насколько сейчас она жалко выглядит: стоящая на коленях, в чужой вытянутой одежде и с раздражёнными слепыми глазами.

И все же образ Ланы… Джанет то и дело пробивался сквозь темноту, искрился и тут же гас, стоило Эйлин попытаться поймать взгляд подруги.

— Чего ты хочешь? — просипела Эйлин, осев на пол.

— Как и ты, — рассеянно пожала плечами Джанет. — Вернуться домой. И помочь мне это сделать можешь только ты, Эйл.

«Только ты можешь помочь нам», «Этому городу нужен герой» и «Народ никогда не забудет твою жертву» — кажется, именно так всегда говорили героям-неудачникам, на которых резко сваливались сверхспособности и всемирная слава. Неудачницей Эйлин себя не считала, да и славу планировала добиться другим способом — через сцену и немногочисленные на первый взгляд, но достаточно существенные связи отца. Но почему-то чувство, что на неё пытаются взвалить ответственность за весь мир только сильней укоренялось в сознании Эйлин.

И ее пугало лишь то, насколько внутренне она была к этому апатична. Словно это было очередной домашней работой, которую нужно выполнить к пятнице, а не то мистер Дженкинс будет расстроен и вызовет ее «безалаберного отца к директору». Она безуспешно пыталась найти ту самую кнопку на тумблере тревожности и паники, ту самую кнопку, за которой последует истерика осознания и беспомощности, но вместо них перед ней лежал лист бумаги, испещрённый кривыми зигзагообразными линиями шумящего телевизионной профилактикой сознания. Ничего. Только болезненная ухмылка на губах, темнота и опускающиеся от одиночества плечи. Ничего, что могло бы скрасить ее пребывание внутри собственного опустевшего сознания.

«О нет. Нет-нет-нет, — запротестовал голос в голове с такой силой, что Эйлин непроизвольно потянулась рукой к виску, прижимая к коже кончики пальцев и массируя пульсирующую чужим возмущением вену. — Нет. Ты не должна позволить ей это сделать!»

Как же назойливо. Словно маленькая вездесущая муха, от которой нельзя было спрятаться.

Голос звучал слишком экспрессивно для обычно ненавязчиво-ироничной манеры незримого собеседника. Эйлин вздохнула — мир вокруг неё начал затухать, погружаться в полумрак уплывающего кадра; голос Джанет звучал приглушённо, из-под нескольких толстых одеял, а все внимание Маккензи теперь было направлено внутрь себя, растекалось по венам и преследовало неуловимый голос, пока не зацепилось за его яркую вспышку где-то на самом краю сознания, заставив прервать свой импровизированный побег и поговорить.

«Почему?» — осторожно потребовала Эйлин, прикусывая щеку.

«Я… — голос осёкся. — Не могу. Ты не должна позволить ей вернуться обратно. Она не должна совершить эту ошибку и снова…»

Джанет ждала — Эйлин чувствовала на себе ее пристальный изучающий взгляд. Тот самый взгляд, которым она всегда смотрела, сделай она что-то не так. Тот самый взгляд, которым награждали всякого, что собирался усомниться в силе Джанет.

— Я не думаю… — Маккензи мотнула головой; несколько прядей налипли на мокрый от пота лоб. — Я не думаю, что я смогу тебе в это помочь. Я даже не знаю, кто я, — голос сорвался на хрип, и Эйлин зашлась кашлем, подавившись скопившейся от долгого молчания слюной.

Ложь. Она знала, кто она. Он жаждала быть собой, но вместо этого глупо строила глазки каждому, терпела разливающийся в сознании чужой голос и молила о помощи первого встречного. Слабая и жалкая Эйлин Маккензи, отрицающая очевидные вещи.

«Снова встретиться с моим отцом? У тебя ведь именно из-за этого такая реакция? Что он сделал? — не давая голосу ответить на один вопрос, тут же затараторила Эйлин. — Этот поцелуй — он был на самом деле? Почему мне кажется, что я это помнила, а потом…»

«А потом словно кто-то