Театральные очерки. Том 1 Театральные монографии - Борис Владимирович Алперс

молодых натур с высоко развитым чувством правды и справедливости. Оттого на их лицах веселая улыбка так часто сменялась печалью. Даже самые безоблачные из героинь Комиссаржевской — маленькая Рози в «Бое бабочек» или задорная Мирандолина из «Хозяйки гостиницы» Гольдони — поражали зрителей серьезной драматической темой, которую они несли в себе. Как писал Луначарский, пестрые крылышки этих порхающих «бабочек» были тронуты по краям темной каймой{136}.

Такой же была и сама Комиссаржевская в жизни. Люди, знавшие ее, рассказывали, что часто в разгар бездумного веселья, которому умела отдаваться Комиссаржевская, она внезапно делалась молчаливой и отчужденной, будто тайная забота проникала ей в душу и все вокруг нее становилось темно и мрачно. Ее лицо делалось серым, в уголках губ появлялись трагические складки, сияющие глаза гасли, и она зябко куталась в меха или в свой украинский шушун, словно на нее повеяло холодом из далеких ледяных пространств.

Такое контрастное чередование молодой радости и тайной заботы составляло особенность человеческого характера Комиссаржевской и ее сценических созданий. Этим веселым детям мира, умеющим радоваться весне и солнцу, слишком рано пришлось выйти на дорогу жизненных исканий в эпоху, которая на пороге их сознательной жизни поставила перед ними коренные вопросы социального бытия. Отсюда шла острая современность душевного мира ее героинь, которые покоряли публику того времени и прежде всего молодежь, устраивавшую актрисе неслыханные триумфы во всех городах России, от Петербурга до провинции, куда она постоянно выезжала с гастролями. Сохранилось множество рассказов об этих триумфах. Бывали случаи в провинции, когда, провожая Комиссаржевскую на вокзал после ее гастролей, молодежь выстраивалась шпалерами и забрасывала цветами весь ее путь от вокзальной площади до вагона. И она шла по этой дороге цветов, счастливая и недоумевающая, словно испуганная славой, которая пришла к ней так внезапно и наложила на нее тяжелое чувство ответственности перед современниками.

Это чувство ответственности перед публикой было развито у Комиссаржевской с поразительной остротой. При каждом повороте своей артистической карьеры, на каждом ее этапе она чувствует себя обязанной объясниться со зрителями, публично отчитаться перед ними через бесчисленные газетные и журнальные интервью, которые она дает и в столице и в провинции. В этих интервью нет ничего от рекламы. Своей деловитой сжатостью они действительно походят на отчет. И появляются они только в важные моменты ее артистической жизни — когда она уходит из Александринского театра и объясняет публике принципиальные причины своего ухода, или когда открывает свой собственный театр, или заключает неожиданный союз с Мейерхольдом, а затем разрывает с ним, и, наконец, когда она решает уйти совсем из театра. Во всех этих случаях Комиссаржевская хочет, чтобы ее общественные и творческие позиции были до конца ясны зрителям, с которыми она была так тесно связана.

И в отношении к Комиссаржевской ее зрителей, в особенности молодежи, не было ничего от обожествления своего кумира, как это часто бывает с популярными артистками. Для них Комиссаржевская всегда оставалась удивительно простой, «своей», такой же, как они сами, только наделенной даром говорить от их имени со сцены. Незнакомые ей люди называли ее за глаза и в печати по имени — «Вера Федоровна», «Верочка». О Комиссаржевской «взвыли», писал Амфитеатров в некрологе об актрисе. «Жалко Верочку!..» — как будто он говорил не о прославленной артистке, а о молодой дебютантке, унесшей с собой в могилу несбывшиеся надежды{137}.

И хоронила Комиссаржевскую преимущественно молодежь. Свидетель ее похорон с удивлением отмечает в журнальном отчете, что в многотысячной толпе, заполнившей территорию Александро-Невской лавры и прилегавшую к ней часть Невского проспекта в Петербурге, почти сплошь мелькали молодые опечаленные лица. В этой толпе лишь изредка попадались люди более старших поколений.

«Развернутое ветром знамя!» — сказал о Комиссаржевской Александр Блок, признанный поэт тогдашней молодой России. И это действительно было так. Для многих современников Комиссаржевская действительно была «развернутым знаменем», как ни мало подходят такие торжественные слова к маленькой, хрупкой женщине с большими глазами, умевшей, в сущности, говорить только о себе, о своей судьбе в этом встревоженном мире, который шел тогда к новым, еще никому не ведомым историческим рубежам.

3

Самый приход Комиссаржевской на сцену был не совсем обычным. Она начинает свою жизнь в театре поздно, в том возрасте, в каком сценическая карьера у актеров и особенно у актрис достигает зенита. Свой первый театральный ангажемент Комиссаржевская подписывает, когда ей было уже двадцать девять лет.

До этого момента она просто жила в сфере личных событий, чувств и интересов, как пишут ее биографы, жила без особого дела и специальных склонностей, как обыкновенная русская барышня того времени: радовалась жизни, страдала от неурядиц в семье, любила, была замужем, пережила тяжелую драму обманутой любви, подобно Нине Заречной у Чехова в его «Чайке». В эту пору Комиссаржевская не помышляла сколько-нибудь серьезно о сценической карьере.

А между тем театр шел, можно сказать, рядом с ней с ее младенческих лет. Ее отец Федор Комиссаржевский был известным тенором Мариинского театра в Петербурге, а впоследствии театральным педагогом и режиссером. Это о нем с любовью вспоминает Станиславский в своей книге «Моя жизнь в искусстве» как о человеке высокой культуры и разносторонних знаний, называя его в числе первых своих наставников в больших вопросах актерского творчества и искусства вообще. Вместе с ним Станиславский создает Общество искусства и литературы, из которого вскоре вырастет Московский Художественный театр.

Таким образом, с детства Комиссаржевская жила в театральном окружении. Казалось, ей ничего не стоило при малейшем желании перешагнуть тонкую черту, отделявшую ее реальное существование от призрачного мира кулис.

Но этого не происходило. Иногда Комиссаржевская начинала учиться пению у своего отца (она была очень музыкальна, у нее был прекрасный голос) или брала уроки сценического искусства у знаменитого В. Н. Давыдова, возглавлявшего тогда вместе с М. Г. Савиной труппу Александринского театра. Несколько раз она выступала в любительских спектаклях. Дважды она играла под режиссерством Станиславского еще в раннюю пору его Общества искусства и литературы, заменяя заболевших исполнительниц. Так, однажды она сыграла роль героини одноактной пьесы Гнедича «Горящие письма». Другой раз она участвовала в первой новаторской режиссерской работе Станиславского — в постановке толстовских «Плодов просвещения», играя роль Бетси. Но все эти «вылазки» в театр носили случайный характер. Комиссаржевская очень долго не чувствовала призвания к сцене. И сами ее учителя в ту пору не находили У нее серьезных данных для артистической карьеры. Тот же В. Н. Давыдов после нескольких уроков отказался вести с ней Дальнейшие занятия за «неспособностью» своей ученицы.

Актрисой Комиссаржевская стала внезапно, словно ее разбудил от