Искушение временем. Книга 1. Не ангел - Пенни Винченци

— Пожалуйста, Себастьян, это ни к чему.

Селию приводила в отчаяние мысль о расставании с прежним Себастьяном, тем, чей романтический образ она нарисовала в своем воображении. Перед ней был уже не импозантный таинственный мужчина с загадочным прошлым, а сомнительный субъект, пользующийся всеми выгодами брака с богатой женщиной, которую к тому же не любит. Боже, что она напридумывала самой себе? Селия ступила на мостовую, чтобы перейти улицу, и сейчас же с визгом затормозило такси.

— Смотрите, куда идете, леди.

— Простите, — ответила она, — я не заметила. — И внезапно поняла, что такси — это как раз то, что ей сейчас нужно. Она открыла дверцу. — Патерностер-роу, пожалуйста.

Надо больше работать, тогда все придет в норму. На работе всегда легче, там она владеет собой, там она в безопасности. Но Себастьян сел с ней рядом.

— Выйдите, пожалуйста, — взглянула на него Селия.

— Не выйду, — заявил он, — вы уж простите, но я не выйду.

— Убирайтесь!

— Нет.

— Себастьян, пожалуйста, выйдите из такси и оставьте меня одну. — Она поняла, что плачет, и, негодуя на саму себя, приложила платок к лицу.

Себастьян поглядел на нее и, протянув руку, вытер ей слезы. И очень нежно улыбнулся.

— Как прекрасно, что вы так взволнованны, — сказал он.

ММ сидела в такси и всю дорогу в Хэмпстед плакала. Во всем виновата только она, а не Дороти. Нельзя было оставлять с ней Джея, а она совершенно отстранилась от него. Забыла свое драгоценное дитя, все, что у нее осталось от Джаго, от той сильной, странной любви, какую они испытывали друг к другу. Джея, совсем еще малыша, печального, одинокого четырехлетнего мальчика оторвали от той жизни и того места, которые он любил, оторвали совершенно бездумно, оставив наедине со странной, враждебной жизнью, где нечем было заняться, где никому не было до него никакого дела. Как же он страдал, если сбежал, маленький и беспомощный, стараясь вернуться туда, где был счастлив. А она между тем вела какое-то тупое, бессмысленное, эгоистичное существование и не обращала внимания на своего мальчика.

Какая же она злая — злая, и безответственная, и вероломная. И вот Бог послал ей наказание. Страшное, чудовищное, жестокое, но абсолютно заслуженное.

Незнакомый господин взял Джея за руку, но, когда они перешли дорогу, он его не отпустил, а сжал руку еще крепче и зашагал быстрее, гораздо быстрее, чем Джей мог поспевать за ним. Мальчику приходилось почти бежать, еле переводя дыхание, силясь высвободить руку, вытягивая и вырывая ее, но мужчина только еще сильнее стискивал его руку.

Многие прохожие оборачивались, завидев их, но каждый раз, когда кто-то обращал на них внимание, дяденька говорил что-нибудь вроде: «Вот озорной мальчишка, совсем меня не слушается, сейчас мать задаст ему трепку» или же: «Мы торопимся на поезд и, если не поспешим, опоздаем. Извините уж нас, извините».

Немного погодя Джей громко заплакал. Какая-то женщина подошла к ним и довольно резко сказала дяденьке: «Что ж вы так тащите его, он же еще совсем маленький», но тот ответил: «Ой, ну что вы, мы просто опаздываем к бабушке, сейчас сядем в машину, и там он отдохнет, правда же, Джей?»

Джей страшно испугался, что дядька и впрямь сейчас посадит его в машину и запрет там, и он расплакался еще пуще.

— Умолкни, — совсем тихо сказал тот, и Джею стало еще страшнее. — Заткнись, мелюзга, — и уже громко: — Ну-ка, Джей, перестань плакать. Мы уже почти дома, а там у меня есть для тебя вкусные конфеты.

И вдруг перед ними очутился автомобиль, большой и даже не открытый, откуда, пожалуй, можно было бы попытаться выпрыгнуть, а с верхом, и дядька нашарил в кармане ключи, крепко держа Джея другой рукой.

— Все в порядке, малыш? — спросила какая-то женщина Джея.

— Разумеется, он в полном порядке, только немного расстроен, нашу маму увезли в больницу. Ну, Джей, давай полезай в машину, поедем к маме.

— Я не взволнована, — уже в третий раз сказала Селия. Они сидели на одной из скамеек в сквере на набережной. — С какой стати мне волноваться? Я просто удивилась, вот и все. Удивилась, и, честно скажу, не очень приятным образом.

— Да? А что именно вам неприятно? Что я женат? В конце концов, мне тридцать семь лет. Я старше вас.

— Да, знаю, — раздраженно ответила она.

— Так что же?

— Что вы не сказали мне об этом раньше. Вот и все.

— Мне не хотелось говорить.

— Почему? — (Он молчал.) — Да и сама история не очень-то хорошая. Разве не так? Вы женаты на женщине, которую, по собственному признанию, не любите, но с которой не расстаетесь, потому что вынуждены брать у нее деньги.

— Послушайте, леди Селия, вы просто лицемерите, вот и все.

— Я лицемерю?

— Да, лицемерите. Будто у вас нет ни одного знакомого мужчины, кто оказался бы в таком же положении?

— Ну…

— Безусловно, есть. И из-за этого они не становятся хуже. Наверняка вы им даже сочувствуете. Так что не будем об этом. А теперь спуститесь, пожалуйста, с вашей чертовски высокой колокольни на грешную землю и выслушайте меня. Мне необходимо, чтобы вы поняли.

— По-моему, тут нечего понимать.

— Еще одно высокомерное заявление. Понимать тут есть что. Разве вы, Селия, никогда не совершали ничего такого, чего потом стыдились? Что влекло бы за собой неприятные последствия?

Она молчала. Да, таковых примеров в ее жизни немало: Барти, лишенная родной семьи, Джайлз, которого она даже не пожелала выслушать, когда он страдал в школе, ребенок Сильвии, когда она… ну, в общем, помогла ей кое в чем, первая беременность, когда она решила со всем высокомерием своих восемнадцати лет, что Оливеру тоже хочется этого ребенка и он будет рад и тут же возжелает жениться на ней, хотя он в то время был еще неоперившимся юнцом…

— Ничего?

— Возможно, — осторожно ответила она.

— Ну вот. Я женился на Миллисент, будучи влюблен в нее. Денег у меня не было в помине; я младший сын врача, который едва наскреб на то, чтобы отправить меня в школу. Но в двадцать один год деньги кажутся не самым главным в жизни, так ведь? Впрочем, думаю, вы с этим не знакомы. Ну а для меня все было именно так. Я работал учителем в начальной школе и лелеял мысль стать писателем. Миллисент считала это занятие несерьезным. Она никогда не верила, что я способен на такое. Сама она была по-своему тщеславна: ей хотелось стать хозяйкой известного светского салона. Отец у нее мелкопоместный дворянин, Миллисент — его единственный ребенок, поэтому после его смерти она унаследовала все: и дом, и деньги. Отец обожал ее, а меня никогда особо не любил. Весьма прискорбно. Однако я делал все, что мог. Я лез из кожи вон, сопровождал ее, как паж, на бесконечных утомительных балах, обедах, раутах и черт знает где еще. До войны мы жили более или менее… Но потом все пошло кувырком. В первый же отпуск я, приехав домой, застал ее в любовных воздыханиях по одному препротивному типу. Однако для нее он вовсе не был препротивным, а, наоборот, являл собою все, что ей требовалось от жизни: представитель высшего класса, при деньгах, прекрасный стрелок, наездник — короче, весь джентльменский на бор. То, что, несомненно, важно и для вас, — мрачно добавил он.