Мир Чаши. Дочь алхимика - Филипп Крамер

Жозефина поднялась и вынула из ножен мизерикордию.

— Появись!

Это не было ни просьбой, ни пожеланием. Впервые в жизни Мать де Крисси приказывала без тени мысли о самой возможности ослушания, собрав в единый кулак всю свою волю и наследие древнего рода Призывателей. Она почувствовала, как рукоять раздвигает пальцы, и нож в ее руке вновь стал мечом. Он не веял жаром или холодом, не проедал ладонь кислотой, как гласили некоторые легенды — он просто был, и был он воплощением давящей мощи, громадной, как сама Чаша, чудовищной, нависающей — и покорной. Жозефина занесла руку, толкнувшись носком, довернула бедра и плечи — и черный клинок, разогнанный всем телом, прошел сквозь барьер, а потом врубился в линии полиграммы.

Волна высвобожденной Силы хлынула во все стороны, мгновенно растопив снег на пятьсот шагов вокруг и породив прозвучавший, казалось, на весь Север гром. Черный меч не пропал, как тогда, а спросил прозвучавшим в сознании своего носителя голосом, похожим на трубное, низкое пение храмового органа: «Я еще нужен?»

— Нет, — вслух ответила Жозефина, и только тогда в ее руке вновь оказалась мизерикордия. Девушка шагнула прочь из нарушенной, потерявшей Силу полиграммы, и самый воздух вне ее пределов показался ей совсем иным — наполненным жизнью, пьянящим, невероятным. Клинок бесшумно вошел в ножны, а на ладонь с громким, горделивым и радостным чириканьем упал пестрый птах.

— Госпожа!

— Жози! Все в порядке?

Рядом опустились отливающие серебром Звери, а за ними к ней бежали, взметывая снег в порошу, люди — все страшно встревоженные недавней вспышкой и ударом грома.

Ее люди.

Те, которые любили ее и готовы были пойти за ней хоть к Корням, хоть к Ветвям.

— Все хорошо, Каталин, дядя, не бойтесь. — Улыбаясь, она протянула вперед ладонь, в которой сидел, посверкивая черными глазами, совершенно живой и бодрый воробушек.

— Чирик!

— Ему наверняка есть о чем нам рассказать, — и она пальцем пощекотала ластящуюся к ней птаху. — Идемте, у нас скоро появится что обсудить.

Они двинулись обратно, и только тогда Жозефина поняла, что Небесные Звери наконец выросли — сказалась порожденная ударом Убийцы Богов волна Силы. Дыхание Корней — дыхание самой Тьмы — было воплощением того, чему предназначены были противостоять Звери, и этот поединок вручил им все предназначенные для них силы.

Уже привычно устроившись за столом в общем зале, северяне замерли, давая кто госпоже, а кто племяннице возможность поговорить с вернувшимся разведчиком. Чирик перепрыгнул на плечо, потянулся к уху, словно шепча что-то…

Жозефина увидела, как чьи-то руки отвязывают письмо от брюшка. Потом перед ней развернулся Кор Фъер с высоты птичьего полета, медленно провернулся, словно огромное блюдце; приблизился и пронесся мимо Маяк, и картинку затопила знакомая голубая вспышка. Бросившаяся в глаза мостовая застила все, ее сменила ткань и сразу появилось ощущение покачивания — Жозефину куда-то несли. То есть несли Чирика, но его хозяйка ощущала все так, словно это происходило с ней. Внизу проплыла улица, потом ступени вниз, коридоры, поворот, с нее снимают ткань и кладут куда-то. Она видит очень просторное помещение без окон, сложенное из камня, и лежащего грудью на земле громадного каменного альбатроса в узде и с седлом на спине. Момент темноты, и перед ней вновь оказывается зал поместья де Варден.

— Ты видел его? — шепнула Жозефина Чирику. Птах кивнул, и она вновь увидела то же помещение и заходящего в дверь высокого пожилого мужчину с длинными седыми волосами, одетого в платье архимага. Он подошел, наклонился, и она увидела и навсегда запомнила его лицо; несколько движений рук — сложных и гармоничных, — потом он отошел к Малышу, повторил то же самое, обновляя Стазис, и вновь вышел.

— Сможешь показать, куда тебя отнесли?

Окаменевшего Чирика предусмотрительно завернули в ткань, но Жозефина надеялась на его чувство направления, которое было гораздо мощнее птичьего.

— Чирик, — уверенно сообщил птах. До Маяка похититель нес его хорошо если шагов двести, и плутать было явно негде.

Теперь они знали своего врага в лицо, как знали и дорогу к нему. Показать бы еще это лицо остальным… Чирик этого сделать не мог — он умел передать видимый образ лишь своей создательнице. К тому же он уже улетел по просьбе Жозефины собирать выплеснувшуюся из разрубленной полиграммы Силу, а искусству портрета воспитанницу храма Даны, увы, не обучали. Что же до магии… кроме многих иных, не всегда хороших черт, неофиты обладают поразительной свежестью мысли. Узоры, по которым движется их идея, еще не закоснели от избытка знания.

Жозефина повернулась к дяде:

— У нас есть зеркало? Подойдет просто полированная пластина или обломок широкого клинка.

Услышав просьбу госпожи, бойцы зашушукались, и сразу трое из них поспешили выйти из зала. Гар только улыбнулся:

— Что ж мы, дикие люди? Есть зеркало, рама старинная, резная…

— Дядя, пожалей его, оно красивое, мне нужно что-нибудь попроще.

— Подойдет? — слегка запыхавшийся Брэнд протянул госпоже стальную пластину размером с пол-ладони — видимо, снятую когда-то с бока доспеха и после нарочно отполированную в зеркало.

— Да, благодарю. — Жозефина с улыбкой приняла пластину, подышала на нее, протерла рукавом. — А откуда она?

— Ну… — боец смутился, — мы с парнями в нее бреемся… — глядя, как госпожа приподняла брови, обводя взглядом бородатые лица своих воинов, бедолага аж запунцовел и неохотно признался: — У девок вон взял.

— Им не жалко? — Жозефина крепко подозревала, что после ее опытов зеркало может сломаться или превратиться в талисман — в общем, зеркалом как таковым быть перестанет.

— Я уж придумаю что, расплачусь…

— Непременно расплатишься, в сарае! — Бойцы грохнули смехом, а их госпожа на всякий случай вышла сплетать заклинание во двор — мало ли, как и что получится с ее дикорастущими способностями…

Еще раз подышав на пластину, она опустилась на колени и повела руками, вкладывая в металл рождаемое вдохновением плетение. Жозефина предполагала дело так, что пластина сможет отражать картинки, которые представляет держащий ее в руках, но академических знаний остро не хватало. Впрочем, вышло все равно неплохо — получилась гравюра, врезанный в тело пластины портрет Корнуэлла Четвертого, с которого он смотрел как живой. Ни один мастер не смог бы с таким тщанием передать выражение глаз и прорисовать каждый волосок седой гривы, ибо его мысль переносит резец, мысль же Жозефины напиталась ее Силой и вошла в металл напрямую, без всякого посредства инструмента.

— Это тот, кто привел под наши стены наемников, напал на меня и забрал Зверя и Фердинанда. Запомните лицо нашего врага. — Жозефина отдала гравюру бойцам, и каждый, всмотревшись в лицо архимага и запомнив его черты, передавал ее дальше.

— Его зовут Корнуэлл Четвертый, он архимаг, выпускник Королевской Академии магов. Остальное я расскажу позже, а сейчас мне нужно вызволить еще одну нашу птицу.